Он пошел в Красную армию. Уже была зима, и брат вместе с одним парнем из Долгинова попали в солдаты, в лыжный батальон, который готовили для наступления. Их обоих сразу одели в белые халаты, дали винтовки и лыжи. Назавтра надо было идти в наступление. Брат умел бегать на лыжах, а его товарищ из Долгинова – нет. Поэтому он оставался, а Нахман уходил в наступление. Он попрощался с долгиновцем (тот нам все это потом после войны рассказал) и сказал: “Если найдется моя семья, не рассказывай ничего”. Он не вернулся больше.
После войны я его искал через разные организации, но его имени нигде не было. Так мы больше о нем ничего не узнали
[173].
Из воспоминаний Виктора Дименштейна
Когда мы вошли в д. Пудоть, там уже нас встретили люди из НКВД и не пропустили, а решили назавтра допросить. В этой деревне были река и мост, с одной стороны моста была партизанская зона, а с другой – Красная армия. Разделили нас на три группы и расселили в три деревни. Мы с мамой попали в партизанскую зону.
Вдруг рано утром в деревню ворвались немцы и полицаи. Поднялась страшная стрельба, людей убивали. Я побежал к реке и бросился в воду, чтобы перебраться на другой берег, хотя я плавать совсем не умел. Но об этом в тот момент я не думал и вместе с одним парнем стали перебираться через реку. Кругом стрельба, по реке стреляют.
Я не знаю, как нам удалось перебраться на другой берег. Мы попали к солдатам, и нас привели в штаб. Там был майор – еврей, мы ему все рассказали, и он нас отправил в Торопец, где я встретился с мамой, которая уже думала, что я погиб. Сестра в этой суматохе потерялась с мамой и осталась в партизанском отряде. Потом нас перевели в д. Медведево, где нас посадили в теплушку и повезли в тыл
[174].
Из воспоминаний Ильи Родошковича
Когда мы пришли в д. Пудоть Смоленской области, на нас напали немцы. До этого Киселев приказал всем нам разбиться на три группы, чтобы разместить на отдых в разные деревни. В первую, близкую, разместил молодежь, во вторую, подальше – людей постарше, а в далекую – с детьми. Мы злились, что так далеко он нас поместил. А потом, когда напали немцы, люди с детьми в дальней деревне совсем не пострадали, а в первой даже были убитые. Он понимал все и старался сберечь детей. Мы это поняли потом. Киселев постоянно рисковал жизнью из-за нас и помогал нам.
В конце ноября вышли около Пудоти, затем перешли в Осташков Калининской области и оттуда поехали в эвакуацию в Среднюю Азию. Были голые, разутые, больные, но все же живые
[175].
Из воспоминаний Шмуэля Альперовича
В этих местах власть была у партизан, и их было много. Здесь крестьяне нас принимали приветливо. После многих недель дороги мы подошли к линии фронта. Запланированная точка перехода была возле города Великие Луки. Здесь было слабое место у немцев и находились ворота, район д. Пудоть.
Следующий день был весь отдан отдыху. Утром второго дня после нашего прибытия на территорию Советского Союза, именно когда мой друг Леви Ицхак Шрайбер заменил меня на охране деревни, вдруг со всех сторон начали стрелять. Наш командир Киселев выскочил наружу и приказал немедленно всем пересечь ручей, протекавший по деревне, и скрыться в чаще ближайшего леса, где находились главные силы русских.
Началось общее бегство, и к нашему потрясению мы узнали, что немцы прорвали русские линии, сожгли мост через ручей и взяли в плен всех, кто находился в Пудоти. И вдобавок к этому Красная армия открыла огонь из леса в нашу сторону. Так что была большая неразбериха, и русские совершенно не поняли, что случилось.
Киселев приказал распластаться по земле, и кто-то даже поднял белый флаг. В это время начал идти сильный дождь, который не прекращался 72 часа. Сотни ослабевших людей все эти три дня с очень малым запасом еды в убогой одежде ползали среди деревьев, не зная вообще, что с ними будет завтра.
При атаке немцев на Пудоть был уничтожен весь первый полк с командованием.
Нам была дана команда продвигаться по следам немцев и параллельно им. Они продвигались по главному шоссе, а мы по чаще леса.
Через три дня нашей ходьбы дождь прекратился. Взошло солнце, и мы оказались на открытом пространстве, так как лес кончился.
Нам нужно было согреться на солнце и высушить одежду. И вдруг со всех сторон появились солдаты. Мгновенно нам стало ясно, что это русские солдаты. Они пытались выяснить, кто мы. Однако из-за того что ответы, которые они получали, не вызывали у них доверия, они приказали нам двигаться с ними.
К вечеру мы прибыли в русскую деревню, пройдя пешком 35 километров. Это был уже четвертый день без пищи. Нас всех, почти 80 человек, поместили в одно здание, которое когда-то было деревенской баней.
Дверь закрыли и снаружи поставили вооруженного часового. Назавтра продолжалось путешествие на ногах в той же самой жестокой и беспощадной форме. Вновь мы прошли 35 километров без пищи, и это повторилось также на шестой день.
Вечером того же дня мы добрались до колхоза и нас поместили в пустое гумно.
Назавтра утром прибыл старший офицер из ближайшего командного пункта и, когда ему были представлены “подозрительные пленные”, немедленно приказал отпустить нас и, главное, обеспечить нас едой. Нам была предоставлена полная свобода передвижения. Мы повернули к ближайшему городу под названием Торопец – там находилась железнодорожная станция, и линии фронта проходили недалеко от нее.
После нашего освобождения из плена и после того, как нам разрешили свободно передвигаться, дорога привела нас, как уже было сказано, в городок Торопец – важный железнодорожный узел, который в то время находился на линии фронта в самом пекле огня. Первые из нас, которые поторопились и вошли в Торопец, были немедленно схвачены и без проверки, в спешке посажены в вагоны поезда, шедшего к линии фронта. Никто из них не остался в живых.
Наш командир и проводник Киселев удерживал нас от вхождения в Торопец, потому что до нас дошло известие о возможности быть отправленными на фронт – голодными, страдающими от жажды и раздетыми. Поэтому мы не торопились входить в городок. Случайные местные люди посоветовали нам направиться на север в Осташков – стоящую в стороне железнодорожную станцию, не очень важную и более удаленную от линии фронта.
Начальник станции проявил к нам большое человеческое сочувствие, дал нам немного пищи, и мы в некоторой степени утолили голод. Но главное – он предоставил в наше распоряжение четыре вагона грузового поезда, отправляющегося неизвестно куда. В каждом вагоне разместилось по 40 человек. Ехали мы месяц, затем оказались в Уфе, а дальше поехали в Новосибирск
[176].
