Почувствовав его пристальное внимание, царевна повернула голову, и их взгляды встретились. Говорят, по глазам можно определить возраст человека; но поглотившая Искандера темно-синяя глубина была словно вне времени – иначе описать свои ощущения он не смог.
– Все же, – проговорила Солан, чуть опуская ресницы, – я должна поблагодарить вас, государь, и ваших эквистеров за столь своевременное появление и помощь. Не знаю, по воле каких богов вы решили вернуться и последовать за нами, но…
– За это благодарите своего отца, царевна, – сухо ответил он. – Видят боги, я вовсе не собирался вас спасать. Скорее, наоборот.
Солан удивленно моргнула. Герика, услышав его слова, прекратила писать и выпрямилась. Обе девушки ждали объяснений, но их пришлось отложить: дверь открылась, и в покои, следом за их хозяином, слегка пригнув голову, вошел вождь северян.
– Кромхарт, – Искандер указал ему на место рядом с собой, – присядь. Надеюсь, тебя не разбудили?
– Мне не спалось, – отозвался Рагнар, – и я был в схолосе со своими людьми. Им стало лучше, они даже немного поели. – Он нехотя перевел взгляд на Герику, которую увидел сразу, но сделал вид, будто заметил только сейчас: – Мелья.
– Вождь… – Голос девушки предательски дрогнул, и она с робкой надеждой взглянула на Рагнара. Но тот только кивнул в ответ и тут же повернулся к Солан:
– Царевна, это правда, что ты убила старого rascalle, имя которого я не хочу вспоминать?
– Да, – ответила девушка, чувствуя себя неуютно под его пристальным взглядом.
– Как?
Она объяснила. И для наглядности вытащила из заплетенных волос точно такую же шпильку – одну из оставленных ею на память о погибшей Анат. А ведь прежде ей так хотелось их выбросить… Рагнар протянул руку, и Солан положила выточенную деревяшку ему на ладонь. Северянин потрогал концы – достаточно острые – попытался согнуть, а потом легко переломил шпильку двумя пальцами и бросил обломки на стол.
– Если эта штука сломалась внутри, а эквистер пытался ее вытащить, то еще не известно, кто из вас двоих убил старика. – Кромхарт махнул рукой: – Да провались он поглубже, какая разница? За то, что он сделал с моими людьми, я бы вогнал ему по раскаленному лезвию под каждый ноготь и в каждый глаз, и еще необтесанный кол подлиннее – в …
– Рагнар! – оборвал его Искандер, заметив испуганный взгляд девушки. – Прекрати. Царевна еще утверждает, будто ее отец не приглашал кромхеймцев в Кадокию, и что это Флегий написал письмо от его имени, а также пытался устроить ее брак с царевичем из Мессы. Ни явных доказательств этого, ни свидетелей, разумеется, нет. Если предположить, что это правда, то не понятно, какую выгоду все это сулило советнику. Особенно – брак царевны с сыном Владыки шатров и… моя смерть.
– Флегий ничего не говорил о вашей смерти, государь, – возразила Солан. – Он хотел уничтожить лишь вашу репутацию и, по всей видимости, лишить вас союзников, если собирался обвинить в убийстве Йелло и… во всем остальном.
– Это разозлило бы Тенджи-артана и вынудило его немедленно начать войну с Танарией и Баасом, – усмехнулся Калигар. – Как вы полагаете, на чью сторону встал бы кадокийский царь, лишившийся единственной дочери? А его добрые друзья, правители Хемея, Зиона, Истры? Ну, насчет Лодоса я не уверен: их государя заботит только происходящее в его собственной утробе после очередного пира, а вот прочие…
Искандер поднял руку, и наместник замолчал. Взгляд танарийского царя вновь стал суровым:
– Я не успел договорить, царевна, и объяснить, почему решил вернуться за вами. Дело было вовсе не в вас, а в признаках отравления, которые проявились у бывших в плену северян. Оказалось, что мне этот яд хорошо знаком, но вовсе не потому, что я прилежно изучал старинные свитки. – Он отправил невеселую усмешку внимательно слушавшей его Герике. – Два года назад я был точно так же отравлен и выжил лишь благодаря счастливой случайности и усердию лекарей. Ни в Танарии, ни в Баасе о подобном яде не слышали, потому и противоядия не знали. Я был уверен, что предателя и убийцу ко мне подослал Владыка шатров – кому же еще, как ни ему, желать моей смерти? И вдруг те же самые признаки возникают у северян, побывавших в Кадокии… Что бы вы подумали на моем месте, царевна?
Солан сперва растерялась. Потом ее лицо озарила догадка:
– Флегий был связан с Владыкой шатров, но никогда не покидал Кадокию сам. Верный ему человек, переправивший в Мессу украденный медальон как подтверждение брачного договора, мог привезти обратно и передать советнику яд для… различных нужд.
– Хм. Вероятно. Но я тогда еще ничего не знал о предательстве Флегия, – ответил царь, – и потому решил сполна отплатить кадокийскому государю за его вероломство. Если условия обмена нарушены, он признается недействительным и потерпевшая сторона вправе вернуть свое. – Голос его смягчился: – Но, несмотря на всю мою досаду, злость, обиду за Кромхарта и жгучее желание отомстить, я бы не причинил вам вреда. Просто отвез бы вас в Баас, вот и все.
Солан понимающе кивнула. Ей повезло. Невероятно, но это так. И тут же она представила скорое торжество по случаю свадьбы государя Танарии с синтарийской царевной, на котором ей волей-неволей придется присутствовать. Да, если и повезло, то, как обычно, не очень.
– Государь, вождь, – подала голос молчавшая до сих пор Герика, – похоже, мне тоже есть чем вас удивить.
Все взгляды тут же обратились на нее. Только Кромхарт повернул голову так, словно его заставляли силой.
– Свиток, который вы обнаружили у советника, представляет собой начатое и неоконченное письмо. Точнее, я бы сказала, его заготовку. Переводится написанное так: «Мой венценосный повелитель и великолепнейший господин, пред тобою нижайше склоняется верный твой слуга и безымянный брат, радующийся величию твоему и покою, простирающий руки в молитве о том, чтобы ты жил бесконечно долго и царствовал…». Судя по изысканному, почти поэтическому началу, а также обращению, письмо это адресовано человеку царских кровей… но вряд ли его получателем был государь Ангус. – Мелья загадочно улыбнулась. – Во-первых, – и, полагаю, Солан это подтвердит – стиль обращения совершенно не кадокийский: слишком уж велеречивый. А во-вторых, не представляю, зачем царский советник стал бы писать своему господину на полузабытом древнеэфранском языке.
– Это древнеэфранский? – Сбитый с толку Калигар подошел к столу и еще раз пробежал взглядом по рядам непонятных символов. – Вы уверены?
– Да, наместник, – кивнула девушка. – Этот язык я изучала по самым старым и редким свиткам, которые можно было найти в хранилище нашего храма. Я переводила записи на всеобщий и делала копии еще на нескольких языках для Верховных жриц из других храмов Тривии. Говорить на древнеэфранском я, разумеется, не могу, потому что ни разу не слышала, как он звучит, но все его символы, а их ровно полторы сотни, запомнила без труда. Язык этот достаточно примитивен, и если знать несколько основных правил…
– Примитивен! – усмехнулся Искандер. – Главное его достоинство в том, что он почти никому не известен и его можно использовать для написания писем, содержание которых не должно быть раскрыто. Жаль, что из перевода нам почти ничего не удалось узнать.
