– Есть еще кое-что интересное, государь. – Герика задумчиво посмотрела на танарийского царя, а потом на Рагнара, который немедленно отвернулся. – Сперва я подумала, что это всего лишь совпадение, но… Рецепт противоядия, которое сумело спасти отравленных северян, я нашла в манускрипте, также написанном на древнеэфранском и привезенном с берегов Третьего Зубца. И это не удивительно: ведь мускария, сок которой является основной составляющей известного вам яда, растет только в Эфране. А точнее, в горах Наргельм.
– Полуночные горы, – пробормотала Солан. – Я слышала, они названы так из-за цвета скальной породы: черной, с вкраплениями минералов – как будто по ночному небу рассыпаны звезды…
– Так и есть, – подтвердил Калигар. – У этих гор богатые недра, и с незапамятных времен эфранцы добывают там каменный уголь, железную и медную руду. Там же, в предгорьях, в огромных печах они выплавляют железо и сталь особым, секретным способом, который не раскрывают никому. – Наместник вдруг замолчал, словно обдумывая что-то, а затем обратился к царю: – Государь, я могу ненадолго оставить вас? Мне нужно спуститься в хранилище свитков и кое-что уточнить.
– Да, конечно, – рассеянно отозвался Искандер, тоже погруженный в глубокую задумчивость. Только Рагнар сидел с непонимающим и раздраженным видом.
– Что за земля такая – Эфран? – хмуро спросил он. – И что еще за клятые горы? Те самые неприступные кучи камней, из-за которых сыновья Крома во время набегов страдают от жары и палящего солнца? Не будь этих гор, мы бы высаживались на севере полуострова, где летом прохладно, а зимой можно бегать на лыжах.
– Что такое лыжи? – робко спросила Герика. Этот вопрос не давал ей покоя с того самого дня, когда они с Рагнаром говорили в саду.
Но вождь, разумеется, не ответил.
– Эфран – маленькое государство на северо-востоке, граничащее с Лодосом и Кадокией, – объяснил ему Искандер. – Половину его территории занимает горный хребет, восточная граница проходит по берегу Третьего Зубца – я потом покажу тебе карту. Эфран находится так далеко от Танарии, что я никогда не обращал на него внимания и просто не брал в расчет. И теперь начинаю думать: а не просчитался ли я?
– В горах добывают руду, из нее получают железо и сталь. – Северянин поскреб в затылке. – А железо – это оружие. Но кому оно нужно, если никто не воюет?
На какое-то время в комнате вновь воцарилась тишина. Каждый размышлял о чем-то своем, только Герика изредка поглядывала на вождя северян и еле слышно вздыхала.
– Ну, вот что, – опомнившись, проговорил Искандер и поднялся, – уже слишком поздно для обстоятельных разговоров и принятия каких-либо решений. К тому же я действительно устал, а все, что мы слышали здесь сегодня, требует обдумывания и осмысления. Царевна, – он вдруг впервые тепло улыбнулся девушке, – я прошу вас вернуться в ваши покои и обещаю, что завтра мы продолжим разговор. Мелья, – царь повернулся к Герике, – я благодарю вас за помощь и спешу высказать свое восхищение глубиной ваших познаний. Хвала богам за то, что наши пути пересеклись. Могу я попросить вас напоследок перенести записанное на дощечке в свиток?
Смущенная жрица кивнула, и он положил перед ней кисть для письма, пододвинул ближе красивую глиняную чернильницу. Но едва девушка приступила к работе, как поднялся Рагнар:
– Я пойду. Надо поговорить с моими людьми.
Герика тут же подняла голову и, не дожидаясь, пока северянин скроется за дверью, окликнула:
– Вождь! Постой… – Рагнар нехотя остановился, даже не повернувшись к ней, но мелья все же надеялась, что в присутствии царя он перестанет упрямиться и ответит согласием. – Прошу, только выслушай, и тогда ты поймешь…
– Главное я уже слышал, – сухо ответил он. – Большего мне не надо.
И вышел, гулко захлопнув за собой дверь.
Искандер проводил его удивленным взглядом, но ничего не сказал, не желая влезать в чужие дела. Солан подошла, обняла подругу, приникла щекой к щеке. А Герика смотрела перед собой, и в ее глазах закипали слезы. Ей чудилось, что мир рассыпается на осколки, и она не знала, как ей удержать его.
А ты не умеешь прощать, Рагнар Кромхарт…
Что-то теплое капнуло ей на руку. Девушка вздрогнула и, испугавшись, что может испортить свиток, торопливо смахнула влагу с ресниц. Потом обмакнула в чернильницу кисть и принялась выводить букву за буквой, старательно, как учила ее наставница.
Чуть позже, вернувшись в свои покои, Герика поняла, что не вынесет одиночества, и тихо, как кошка, прокралась в комнату подруги. Та еще не спала.
– Можно я лягу с тобой? – попросила мелья, робко переминаясь на пороге.
Солан молча подвинулась, освобождая ей место. Герика устроилась рядом и, как ребенок, положила голову ей на плечо. Еле слышно вздохнула, когда рука царевны стала перебирать ее волосы.
– Я ему не нужна, – прошептала она, с трудом сдерживая подступавшие к горлу рыдания. – Он меня даже видеть не хочет…
– Это не так, – ободрила ее подруга. – Представь, что потеряла ненужную вещь: будешь ли ты чувствовать досаду, хмуриться, злиться? Конечно же, нет. Через день и забудешь. А если пропало что-то нужное, желанное и любимое?
– Я бы не злилась, – всхлипнула мелья. – Я бы грустила и плакала, как сейчас.
Солан улыбнулась в темноте:
– Мужчины не плачут, Герика. Они грустят по-другому и страдают иначе, чем мы. Превращают обиду в злость, а сильную боль – в ярость. Когда умерла моя мать, отец, всегда отличавшийся благоразумием, буквально впал в бешенство и приказал жестоко казнить всех дворцовых целителей. Лишь уговоры мудрых жрецов и просьбы повременить с наказанием спасли этим людям жизнь. Целители просидели под стражей луну или две… а потом царь поостыл, смирился с потерей и помиловал их. Твой северянин тоже смирится, просто дай ему время.
Герика промолчала.
Она не могла признаться подруге, что времени у нее почти не осталось.
30
Третий день после полнолуния в Баасе традиционно провозглашался жертвенным. Это означало, что когда луна начинала заметно убывать, а с ней, по баасийской примете, начинали убывать мужская сила, удача и торговая прибыль, правитель, исполняя свой долг, незадолго до полудня отправлялся в храм Тривии и приносил Богине щедрую жертву, дабы ущербность ночного светила не отразилась на добропорядочных жителях Бааса. После этого царь посещал храм Бога-Воина, где также оставлял дары и возносил молитвы Великому Аштуру о сохранении и процветании вверенного ему государства. В этот день было принято наряжаться и выходить на улицы города – чтобы увидеть государя, торжественно едущего верхом сперва к одному, а затем к другому храму, и чтобы повеселиться от души: лучшие музыканты, певцы, танцоры и фокусники съезжались в столицу со всей округи и выступали на площадях, стремясь не только заработать на этом, но и снискать себе славу, попавшись на глаза самому царю или кому-нибудь из его свиты. Тех, кто понравился государю, приглашали потом во дворец – услаждать слух и взор на пирах по случаю праздников. Так было при прежнем царе, и ни Искандер, ни Калигар не хотели менять сложившиеся устои. Все же Баас, не особо противясь, хотя и без особой радости – скорее, вынужденно, принял их; теперь следовало оказать его жителям ответное уважение.
