– Да ничего, все в порядке, – возразил я. – Пустóта.
– Он сражался до последней минуты, – сказал Элмер и поднял стакан с чаем. – За Абрахама!
И все за столом подняли стаканы и провозгласили:
– За Абрахама!
Эмма к ним не присоединилась.
– А что насчет людей, с которыми он путешествовал? – спросила она.
Джун снова принялась листать альбом.
– Парень в костюме и с сигарой – его помощник. Он бывал тут и помогал нам почти столько же, сколько Ганди.
Она перевернула еще страницу и вела по ней пальцем, пока не нашла портрет молодого Эйча. С тех пор, когда был сделан этот снимок, прошло немало лет.
– Фотография старая, но это точно он, – сообщила она.
Джун оказалась права. На древнем снимке без сомнения был Эйч: то же лицо, те же глаза, мгновенно оценивающие всего тебя целиком. В зубах у него торчала незажженная сигара. С фотографии на нас смотрел человек, у которого явно были занятия поинтереснее, чем позировать, и ему не терпелось к ним вернуться.
– Он был напарником Ганди, – сказал Джозеф. – Забавный парень. Знаешь, что он однажды сказал? Я как раз только вернулся из Вьетнама, а тут он приезжает, в этой своей большой старой колымаге…
– А что насчет девушки? – бесцветным голосом поинтересовалась Эмма.
Джозеф замолчал посреди фразы и чуть не фыркнул.
– Ой-ой, – гадко заулыбался Енох, – кто-то вышел на тропу войны.
– Девушка? – сказала Эйлин. – Помнится, они называли ее Ви. Необычная особа.
– Очень тихая, – подхватил Элмер. – Молчит и смотрит. Сначала нам казалось, что она протеже Эйба и что в один прекрасный день он собирается передать дело ей… Но иногда вдруг складывалось впечатление, что на самом деле это она ими вертит.
– Я как-то слышал, что она вроде бы раньше работала в цирке. Сама так сказала, – добавил Элмер.
– А я – что она была в русском балете, – сказала Ферн.
– А я – что сбежала на Запад и стала ковбоем, – сказал Реджи.
– А я – что она убила семерых во время драки в баре в какой-то техасской петле, и потом ей пришлось бежать в Южную Америку, – сказала Джун.
– Выходит, она была аферистка, – припечатала Эмма.
– Если подумать, – сказал Джозеф, внимательно ее разглядывая, – она была немного похожа на тебя. На самом деле, когда я тебя увидел, подумал даже сначала, что ты – это она.
Я думал, что у Эммы из ушей дым повалит. Я наклонился к ней и прошептал:
– Уверен, это совсем не то, о чем ты думаешь.
Она не обратила на меня внимания.
– А ее фотография у вас есть?
– Ага, вот, – сказала Джун и ткнула в снимок пальцем.
На картинке Ви выглядела так, будто на завтрак она ела гвозди. Или зарабатывала на жизнь, объезжая медведей гризли, и только что слезла с одного из них, а тут ее взяли и сфотографировали. Руки скрещены на груди, подбородок вызывающе задран. Мне пришлось согласиться с Джозефом: она и правда немного походила на Эмму. Правда, вслух я бы в этом ни за что не признался.
Эмма так впилась в фото взглядом, словно хотела навсегда выжечь ее облик у себя в памяти. Она немного помолчала, потом сказала:
– О’кей.
Я видел, что она усилием воли подавила все свои чувства по этому поводу: можно было невооруженным глазом видеть, как ком эмоций спустился по горлу и провалился в желудок. Затем ее лицо просветлело, она улыбнулась Джун – чуть-чуть слишком сладко – и сказала:
– Большое спасибо.
– Вот и ладушки, – сказала та и, захлопнув альбом, пошла к своему стулу. – А то у меня уже еда остыла.
Реджи наклонился ко мне через стол:
– Так что, Джейкоб? Ганди научил тебя всему, что знал сам? Охотиться на пустóты и все такое? У тебя наверняка полно всяких историй!
– Ну, вообще-то нет, – сказал я. – Я рос, думая, что я обычный.
– Он даже не знал, что он из странных, до этого самого года, – охотно пояснил Миллард.
– Ну, ничего себе! – ужаснулся Элмер. – У тебя, выходит, тот еще интенсивный курс получился.
– Это точно.
– Больше «интенсивный», чем «курс», – добавил Енох.
– А тебе известно, что твой дедушка был одним из двух странных, которых я первыми встретил в жизни? – сказал Джозеф.
Он уже доел и теперь откинулся на спинку стула, покачиваясь на задних ножках.
– Я тогда понятия не имел о странном мире и жил в Кларксвилле, штат Миссисипи. Стоял 1930 год. Мне было тринадцать, родители померли от испанки. Я ничего не знал о странных, но чувствовал, что во мне что-то меняется – это проступал пророческий дар. А потом я понял, что за мной что-то охотится… но первыми до меня добрались Ганди и Эйч. Они-то и привезли меня сюда.
– За столько лет они доставили сюда много детей, – подтвердил Элмер.
– Но почему так далеко? – не понял Миллард. – Неужели не было петель ближе к тому месту, где вы жили?
– Только не для прорицателей, – вздохнул Джозеф.
Я посмотрел на друзей: судя по всему, их мучил один и тот же вопрос.
– То есть здесь у вас могут жить только прорицатели? – спросил я.
– Ой, нет. Нет-нет, мы не такие, – запротестовала Ферн. – Мы пускаем к себе в петлю любых странных.
Она указала на дом по ту сторону двора.
– Смит, например, контролирует ветер. Мосс Паркер, его сосед, – телекинетик, он может передвигать вещи, но только съедобные. Это очень полезно, когда нужно накрыть на стол.
– Несколько лет у нас тут жил мальчик, который умел превращать золото в алюминий, – добавила Джун. – Хотя это, конечно, не самый востребованный навык.
– Однако есть петли, которые чужаков к себе не пускают, – сказал Элмер. – Они бы вас сразу выгнали.
– Они не доверяют никому, кроме таких же, как они, – пояснила Эйлин.
– Но мы же все странные, и в этом одинаковые, – возмутилась Бронвин. – Этого что, недостаточно?
– Видимо, нет, – сказал Реджи.
Он кинул хрящик в траву, и щенок тут же кинулся за ним.
– А разве это не против правил имбрин – если вместе живут только странные какого-то одного типа? – не унималась Бронвин.
– Конечно, нет, – возразил Енох. – Вспомни овечьих шептунов в той монгольской петле или плавучий город в Северной Африке.
