Не ешь этого!
Отсюда нужно уходить!
Это плохая идея!
Остановись, пока не поздно!
Как я съел свой двойной чизбургер и выпил шейк – не помню. Просто в какой-то момент я увидел, что стакан опустел, а на тарелке осталось лишь несколько жирных крошек. А голова внезапно стала очень, очень тяжелой.
– О, мои сладенькие! – Берника вышла из-за стойки и сочувственно смотрела на нас, прижав руку к груди. – Да вы совсем выбились из сил!
Так оно и было. Я и правда ужасно устал.
– Ох, до чего же я устала! – услышал я голос Эммы, и все мои друзья забормотали что-то в знак согласия.
– Так почему бы вам не подняться наверх и не вздремнуть немного?
– Нам нужно идти, – сказала Нур.
Она пыталась слезть со стула, но у нее ничего не получалось.
– В самом деле? – улыбнулась Берника. – А по-моему, никуда вам не надо.
– Джейкоб! – прошептала мне на ухо Эмма.
Голос у нее был, как у пьяной.
– Нам надо идти.
– Знаю.
Я понимал, что нас каким-то образом загипнотизировали. Сделали с нами то же, что пытались сделать в «Русалочьей стране чудес», – и на этот раз мы все-таки проглотили наживку.
– Наверху есть комнаты для гостей. Кровати уже застелены, только вас и дожидаются. Пойдемте, деточки…
Как только она это сказала, я обнаружил, что могу встать.
Все мы уже стояли. А Берника настойчиво подталкивала нас к двери, за которой виднелся какой-то странный коридор или туннель, выкрашенный в красно-белую полоску.
Мы не сопротивлялись. По мере того как мы приближались к коридору, он как будто вытягивался, делался все длиннее. Я услышал за спиной какую-то возню и обернулся: Берника вытянула руку, преграждая дорогу Лили.
– Эй, – произнес я, с трудом ворочая языком, – не трогайте ее.
Лили что-то говорила. Я видел, как шевелятся ее губы, как напрягается горло, – но ни единого звука до моих ушей не долетало.
– Мы скоро вернемся, Лил, – сказала Нур. – Просто подожди нас тут.
Разумеется, Лили не смогла бы последовать за нами, даже если бы ей разрешили пройти. Примерно на середине коридора в висках у меня застучало, желудок ухнул куда-то вниз, и всех нас затянуло в петлю.
Лили, стоявшая позади, исчезла, а впереди, в дальнем конце полосатого коридора, появилась лестница.
– Прямо наверху! – эхом донесся до нас голос Берники, хотя самой ее нигде не было видно.
Мы потащились вверх по лестнице: шаг вверх – приставить вторую ногу – отдохнуть – потом еще шаг… Когда мы, наконец, добрались до площадки, я почувствовал, что последние остатки воли меня покинули. Теперь мы целиком и полностью оказались во власти заманившей нас сюда сирены и могли только слушаться и подчиняться.
* * *
На лестничной площадке стояли на четвереньках две маленькие девочки. Они как будто осматривали дощатый пол – очень внимательно, методично, дюйм за дюймом. Когда мы подошли, они подняли головы и посмотрели на нас.
– Вы тут случайно куклу не видели? – спросила старшая из двух девочек. – Фрэнки потеряла одну из своих кукол.
Прозвучало это так, словно это была какая-то шутка, но девочка даже не улыбнулась.
– Нет, простите, – сказала Нур.
– Мы, кажется, заказали… вздремнуть? – с недоумением в голосе пробормотал Миллард.
– Вам сюда, – сказала старшая девочка, мотнув головой в сторону двери у себя за спиной.
Мы прошли мимо девочек. И мне почудилось, будто одна из них прошипела: «Бегите! Бегите отсюда, пока еще можете!» Но когда я обернулся, обе уже снова смотрели в пол, вернувшись к своим поискам. Краем сознания я отметил, что все мои движения стали очень медленными, как во сне.
За дверью оказалась маленькая, чисто прибранная кухня. За столом сидел мальчик, а над ним стоял мужчина в галстуке-бабочке. На столе лежал пазл и высилась башенка, собранная из детского конструктора, но выглядело это все не как игра: мальчик будто сдавал какой-то экзамен. Услышав наши шаги, мужчина поднял руку и указал на следующую дверь:
– Туда.
На нас он даже не взглянул: его внимание было полностью приковано к мальчику.
– Sanguis bebimus, – произнес он. – Corpus edimus
[12].
– Mater semper certa est, – отозвался мальчик, глядя прямо перед собой пустым взглядом. – Mater semper certa est.
– «Мать всегда достоверно известна», – перевел Миллард.
Внезапно учитель выпрямился и ударил кулаком в стену.
– Эй, вы там! А ну потише! – крикнул он, обращаясь явно не к нам. Я не понимал, что его так рассердило, пока мы не подошли к следующей комнате.
Я услышал, как кто-то мычит пьяным голосом на одной ноте: «С днем рожде-е-енья, крошка Фрэ-э-энки… с днем рожде-е-енья тебя-я-я».
Я бы бросился бежать без оглядки, если бы только мог, – да вот только ноги по-прежнему еле слушались. Пел человек в клоунском гриме и белом, как кость, парике. Он сидел на тахте за коктейльным столиком и наливал себе что-то из бутылки. Снова и снова он повторял одну и ту же последовательность действий, словно его заело: отпивал глоток из стакана в руке, доливал в стакан из бутылки и, промычав слова из песенки, делал еще глоток. Увидев нас, он поднял стакан и произнес:
– Чин-чин! С днем рождения, Фрэнки!
– С днем рождения, – машинально ответил я.
Клоун застыл с поднятым стаканом и открытым ртом, а потом откуда-то из глотки у него вырвался новый звук, странный и протяжный, в котором лишь с большим трудом я разобрал слова:
Я
хочу
спаааааать.
– А ну-ка все сюда! – пронзительно крикнул кто-то из следующей комнаты.
И мы пошли, все вместе, и очутились в спальне, битком набитой куклами. Куклы валялись на полу и на полках, которыми были увешаны стены, громоздились на кресле, стоявшем в углу, и на кровати с железной спинкой. Их было так много, что поначалу я не увидел среди них девочку. Та сидела на кровати, наполовину погребенная под лавиной маленьких фарфоровых лиц, и я заметил ее лишь тогда, когда она заговорила вновь.
