Но теперь они принялись расспрашивать меня про европейских странных, про имбрин и про мисс Сапсан. Почему-то они решили, что имбрины планируют что-то типа вторжения. Они хотели знать, сколько странных мы уже похитили из Америки. Сколько диких мы сманили к себе. Я отвечал – нисколько, мы работаем одни, без разрешения и без ведома имбрин. И повторял снова и снова: мы просто откликнулись на призыв о помощи. Мы хотели помочь странной девушке, которая ничего не знала о мире странных и которой грозила опасность. Мы просто спасали ее, вот и все.
– От чего же вы ее спасали? – спросил дознаватель, крупный парень со щетиной на подбородке и волосами белыми как мел.
«Отчего бы и не сказать», – подумал я и рассказал про фальшивых учителей, которые выслеживали ее в школе. Про джип с тонированными стеклами. Про вертолет, круживший над недостроенным зданием, и про тех людей, которые пытались схватить нас и выстрелили в Бронвин каким-то транквилизатором.
– Я человек неученый, – сказал дознаватель. – Но наших врагов я знаю вдоль и поперек. Знаю, как они выглядят и как одеваются, что едят на завтрак и как звать их мамочек. Ну, так вот: люди, про которых ты толкуешь, не подходят ни под одно описание.
– Клянусь, это правда! – сказал я. – Имбрины к этому никакого отношения не имеют. Мисс Сапсан тут совершенно ни при чем. Просто эта девушка была в опасности, и мы хотели помочь ей.
Дознаватель расхохотался.
– Хотели помочь! – Он наклонился так близко, что я почувствовал его запах – кисловатый, как ментол и ночной пот. – Я видел одну имбрину. В Шенектади. Старушка жила в лесу с двумя десятками детей. Они ходили за ней повсюду, как утята за уткой. Спали в одной постели. Даже на горшок без нее сходить не могли.
Дознавателя аж передернуло от этих воспоминаний. Он покрутил головой и сказал:
– Не бывает на свете людей, которые хотят помочь кому-то просто так. И не бывает у имбрин таких подопечных, которые что-то делают по собственной воле.
Меня захлестнула волна обиды и уязвленной гордости.
– Мой дед был таким!
«К чему скрывать? – подумал я. – Нельзя, чтобы они и дальше думали, будто имбрины что-то против них затевают. Кто знает, к каким последствиям это приведет?»
– У него была под началом целая команда. Они сражались с пустóтами и помогали странным, которым грозила опасность. Его знали под именем Ганди.
Допросчик перестал смеяться и начал записывать за мной в блокнотик.
– Он умер в этом году, – добавил я. – И хотел, чтобы я продолжил его дело. Ну, по крайней мере, я думаю, что он этого хотел. Я получил задание от одного его старого друга. И даже мои друзья, в сущности, тут ни при чем. Это была моя идея. Я их втянул. Так что не надо их винить. Я один во всем виноват.
Дознаватель поднял голову от своего блокнота:
– Говоришь, один из приятелей Ганди еще жив?
От его взгляда у меня по спине пробежал холодок. И в этот момент я понял, что допустил ошибку.
– Да нет… – Я пытался сделать вид, будто меня неправильно поняли. – Я получил задание через машину, – солгал я. – Знаете, есть такие телепринтеры? Ну вот, я стоял возле одного такого, а он взял и напечатал, что я должен сделать. Как будто знал, что я рядом.
Я так хотел взять назад свои слова насчет Эйча! Но было слишком поздно. А допросчик явно мне не поверил.
– Ты нам очень помог, – сказал он, закрывая блокнот.
Он отодвинул стул со скрежетом и крикнул охрану.
– Мы не хотели никому наступать на ноги, – быстро сказал я. – Мы ничего не знали о ваших территориях, законах и обо всем таком…
Звякнули ключи, и дверь камеры открылась. Дознаватель встал и улыбнулся мне:
– Хорошего дня.
* * *
Двадцать минут спустя меня уже волокли на новую встречу с Лео. В кабинете не было никого, кроме самого Лео, моего охранника и этого Билла, похожего на гробовщика. Как только меня ввели, Лео подошел и навис надо мной нос к носу.
– Твой дед был убийцей. Но ты ведь и сам знаешь, да?
Я не знал, что на это сказать, поэтому не сказал ничего. Лео явно пошел вразнос.
– Ганди. Или как ты его там называешь.
– Его звали Абрахам Портман, – тихо сказал я.
– Похищения. Убийства. Настоящий маньяк. Больной на голову. А ну-ка посмотри на меня!
Я поднял голову и посмотрел ему в глаза.
– Вы сами не знаете, о чем говорите.
– Да ну? – издевательски ухмыльнулся он. – Билл, дай мне досье на Ганди.
Билл подошел к шкафу с папками и начал перебирать их в поисках нужной.
– Он был хорошим человеком, – сказал я. – Он сражался с чудовищами. И спасал людей.
– Мы тоже так думали, – сказал Лео. – Пока не выяснили, что он сам и есть чудовище.
– Нашел, босс, – сообщил Билл, подходя к нам с коричневой папкой.
Лео взял папку, раскрыл, перевернул страницу – и его самообладание как будто дало трещину.
– Вот, – сказал он, поморщившись.
И залепил мне пощечину слева – такую сильную, что я чуть не упал. Но охранник крепко держал меня и снова вздернул на ноги. В голове гудело.
– Это была моя крестница, – сообщил Лео. – Сладенькая, как сахар. Восемь лет. Звали Агатой.
Он повернул папку так, чтобы я смог рассмотреть. К странице скрепкой было прикреплено фото маленькой девочки на трехколесном велосипеде. Я оцепенел от черного ужаса, заворочавшегося в животе.
– Они пришли за ней ночью. Ганди и его люди. У них даже призрачный зверь был с собой. Работал на них. Разбил окно ее спальни и вытащил ее наружу – с третьего этажа. Остался след черной слизи, ведущий прямо от разбитого окна к ее кроватке.
– Не может быть! – пробормотал я. – Он не стал бы похищать детей.
– Его видели! – гаркнул Лео. – Но ее с тех пор больше никто не видел. Никогда. А мы искали, уж поверь мне. Ты и представить себе не можешь, как мы искали. Он скормил ее своему зверю или просто убил. Если бы он продал ее в какой-то другой клан, я бы узнал. Если бы отпустил, рано или поздно она бы нашлась.
– Мне очень жаль, что это случилось, – сказал я. – Но даю вам честное слово: это не он!
Он снова ударил меня, на этот раз по правой щеке, – так, что у меня зазвенело в ухе, а комната на секунду расплылась перед глазами. Когда я снова поднял голову, Лео уже отвернулся и смотрел в окно, на серое предвечернее небо.
– Это лишь одно из десятка похищений, в которых он точно замешан. Десять детей пропали без следа. Их кровь – на его руках. Но, ты говоришь, он умер. Значит, теперь их кровь – на твоих руках.
