Впрочем, копейщики и тут не сплоховали и принялись лупить своих противников плашмя как оглоблями. Те пробовали отвечать, однако у защищенных панцирями и шлемами пехотинцев было преимущество. Тем не менее осатаневшие от такого противодействия драгуны все-таки растащили заграждения и кинулись драться. Конечно, их ружья были короче пик, но многие пикинеры, на свою беду, успели их поломать и не смогли отбиться от ловко махающих прикладами противников. Пока они так «развлекались», Вельяминов подтянул к образовавшимся проходам кирасир и был готов атаковать, но тут я велел трубить отбой. Кавалеристы, услышав сигнал, организованно отошли, кроме тех, кто продолжал ожесточенно драться с пехотой. Расходившихся вояк впору было разливать водой, но, слава богу, вскоре и их утихомирили.
– А все-таки, Хайнц, мы твои заграждения развалили и, не останови нас государь, порубили бы в песи! – горделиво заявил Вельяминов командиру оборонявшихся.
– Прости, Никита Иванович, – не согласился с ним Гротте, – но будь наши ружья заряжены свинцом, а не паклей, вы бы до рогаток даже не дошли.
– Чего бы это? – нахмурился окольничий.
– Ладно-ладно, – прервал я спорщиков, – вы еще подеритесь, горячие финские парни!
– Зачем драться, мой кайзер, – флегматично отозвался немец, – все и так ясно.
– Что тебе ясно? – окрысился Вельяминов.
– А ты что скажешь, Анисим? – спросил я у стрелецкого полуголовы, не обращая внимания на спорщиков.
– Ежели ляхи попрут на нас так же, как Никита Иванович давеча, – спокойно отвечал умевший зрить в корень Пушкарев, – побьем супостата!
– Клюге?
Командовавший новоприборным полком наемник лишь развел руками:
– Ваши солдаты еще неопытны, но уже знают свое дело, ваше величество; а в обороне, под прикрытием артиллерии, они будут непобедимы.
– Понятно, а что по действиям конницы скажете, господа стратеги?
– Рейтары действовали неплохо, – отвечал, поразмыслив, Гротте, – на рогатки не налетели, караколировали весьма изрядно. Будь на нашем месте гайдуки или казаки, наши бы их смяли.
– Федькины драгуны умно подошли, – поддакнул Анисим, – не на нас, а на новобранцев. Ну и рогатки разобрали. Молодцы, чего там!
– А почему это на вас – не умно? – удивился Клюге. – Пикинеры лучше стрельцов!
– Это смотря когда, – охотно пояснил стрелец, – ваши-то с жердями стояли без наконечников, а мои с бердышами. Начнись драка – куда больше побитых было бы!
– Кстати, жертв много? – встрепенулся я.
– У других не знаю, а у меня нет! – заявил Пушкарев. – Пара стрельцов порохом морды опалили, оттого что на полку сыпали без ума, а так ничего – бог миловал.
– Покалеченных нет, – отрапортовал Клюге, – два десятка пикинеров помяты в драке с драгунами, но доспехи защитили!
– У тебя как? – обернулся я к Вельяминову.
– Слава богу, благополучно, – отмахнулся тот, – несколько лошадей охромело, да когда с пушек палить начали, кое-кто наземь сверзился.
– Хоть не сильно зашиблись-то?
– Да не знаю, а только если в седлах не держатся, так и не жалко! Чай, не гультяи поверстаны, как у Федьки.
– А у него как?
– Так вот он, пусть сам и доложит.
Услышав, что разговор про него, Панин вышел вперед и, сняв шапку, поклонился.
– Два десятка побитых, государь. У кого ребра сломаны, у кого руки-ноги, а иным по голове пришлось. Однако до смерти никого не убили.
По лицу поручика было видно, что переживает за потери, но глаза не прятал и смотрел не мигая.
– Не журись, ротмистр, тяжело в учении, легко в бою!
– Поручик я, – вздохнул Федор.
– Я сказал – ротмистр, значит, ротмистр! Ишь чего удумал, с царем спорить!
– Что?.. Я… государь…
– Ладно-ладно, до Москвы доберемся, получишь указ на руки. Ты – ротмистр, прочих начальных людей – в поручики, а нынче… держи вот.
Повинуясь моему знаку, один из свитских вытащил загодя подготовленную шпагу с богато украшенным эфесом и с поклоном передал ее мне. Я принял оружие и тут же протянул его новоиспеченному ротмистру. Панин осторожно, как святыню, принял награду и, вынув ее из ножен, истово приложился губами к клинку.
– Ну что же, – продолжал я, – драгуны с солдатами экзамен выдержали, что про пушкарей скажете, господа большие начальники?
– Пушкари работали хорошо, – важно заметил Гротте, – я побывал во многих сражениях, но никогда не видел ничего подобного. Могу, не кривя душой, сказать вам, ваше величество, что ваша артиллерия – лучшая в Европе!
– Так уж и лучшая? – усмехнулся я в ответ. – А кто говорил, что короткие шестифунтовые пушки никуда не годятся?
– И сейчас скажу, – пожал плечами полковник, – в любой другой армии они были бы почти бесполезны. Дело не в пушках, мой кайзер, дело в том, как вы их применяете. Пущенное в упор ядро сделает просеку во вражеском строю, а картечь и вовсе будет смертельна. А учитывая, с какой скорострельностью они могут давать залпы, – ваша армия непобедима!
– А пороху пожгли… – вздохнул долго молчавший Вельяминов, – на немалый поход хватило бы. В думе коли узнают – с ума сойдут.
– А вот для того ты у меня в Пушкарском приказе судьей сидишь, – улыбнулся я, – чтобы те, кого это не касается, ничего не знали.
– Оно так, – тоскливо отозвался Никита, – в пушках я не больно-то разумею.
– А тебе зачем? Твоя забота – споры разбирать, а дело дьяки да мастера знают. Ну и я немножко!
К слову сказать, мой окольничий совершенно напрасно прибеднялся. Разумеется, в некоторых тонкостях он не разбирался, но учиться зазорным не считал, а потому не стеснялся спрашивать у более знающих людей. Что же касается управления людьми, тут он был на своем месте. Мастера пушечных дворов были сыты, одеты, исправно получали жалованье и потому место свое ценили. Из волостей и сел, приписанных к приказу, жалоб на него тоже не поступало, что по нынешним временам редкость. Иной раз мы с ним до хрипоты спорили, причем главным образом по поводу этого самого артиллерийского полка.
Во-первых, Никита не желал понимать, зачем в нем так много людей. Все-таки их содержание стоило денег. Каждый раз, когда из пушечного двора поступала новая партия пушек и к ним уже был готов расчет, он вздыхал, делал вид, что соглашался с тем, что обученный резерв необходим, но стоило пройти времени – и бодяга начиналась по новой. Во-вторых, к необходимому типу пушек мы пришли далеко не сразу. Эксперименты шли довольно долго, меняли все: калибр и длину ствола, форму каморы, с лафетом намучились так, что страшно вспомнить. В конце концов получилось довольно короткое орудие, стрелявшее шестифунтовым кованым ядром или каменной картечью. Из-за короткого ствола дальность была невелика, однако пушка получилась относительно легкой и могла действовать в пехотных рядах, к тому же ее можно было заряжать быстрее.
