Ночь пролетела быстро; казалось, только сомкнул глаза – и вот уже первые петухи кричат. Быстро поднявшись, я шагнул к двери и, к своему удивлению, нашел у нее вместо дежурного спальника Никиту Вельяминова. Окольничий устроился на брошенном поперек пола бараньем тулупе, перегородив своим массивным телом вход. Вместо положенной «по протоколу» сабли, рядом с ним лежала плеть, но этому медведю и оружия не надо, он кулаком лошадь с копыт сбить может. Подивившись, что мой ближник столь неудобно заночевал, я осторожно переступил через него и направился во двор. Там уже вовсю суетились холопы и ратники охраны, встретившие своего царя глубокими поклонами. Закончив с утренними делами, я велел одному из них полить мне из ведра. Только что набранная колодезная вода отлично освежила, а вот более-менее чистого рушника, чтобы вытереться, у холопов под рукой не оказалось. Мои свитские, похоже, дрыхли без задних ног. Поливавший мне воду принялся голосить, зазывая некую Маланью, но я велел ему заткнуться:
– Тихо ты, анцыбал, хозяйку разбудишь.
– Да что ты, царь-батюшка, – зачастил тот, – они с господином стрелецким полуголовой и его дочками к нему ночевать ушли!
– Эва как! А ты почем знаешь?
– Так слыхал, как господин ей велел.
– Чудны дела твои, господи!
В этот момент во двор высыпали мои свитские во главе с Никитой, очевидно, разбуженные громогласным холопом.
– Проснулись, родненькие? – поприветствовал я их. – А я хотел уж кричать: вставайте, графья, нас ждут великие дела!
– Да что ты, государь… – затарахтел льстиво один из спальников, – уж мы всю ноченьку глаз не смыкали, сон твой охраняючи…
– Это где же вы, аспиды, бродили всю ночь, потому как у дверей моих Никита караулил? Ладно, хорош лясы точить, дел много. Седлайте коней, и в кремль едем.
– И не позавтракаешь? – немного встревоженно спросил подошедший Вельяминов.
– Да некогда, – отмахнулся я, – поди, митрополит в соборе уже.
– Как прикажешь.
Этим утром я вполне соответствовал высокому сану русского царя, и честно отстояв службу, был допущен к исповеди. Вообще-то это дело духовника, но Мелентий, хоть и пришел в себя, все еще плох. Принимать ее должен был один из священников, но митрополит Исидор, неожиданно для всех, решил сделать это сам. Надо сказать, что мою исповедь он выслушал без особого доверия, особенно в части, касающейся прелюбодеяний. Впрочем, ваш покорный слуга твердо стоял на своем: дескать, со времен прошлой исповеди никакого блуда, пьянства и смертоубийства себе не позволил. Что касается пункта первого – намерения были, не отрицаю, но не сложилось – и все тут!
– Намерение сиречь действие! – назидательно прогудел иерарх.
– Вот и наложи на меня епитимию, владыко. Повели нашествие латинян отразить!
– Когда выступаешь?
– Полки, кроме стремянного и царских рейтар, уже вышли. Мы следом пойдем.
– А как же молебен об одолении супостата?
– Завтра, владыко, а лучше дня через три. До той поры пусть думают, что я снова на маневры полки повел.
– Все не как у людей… – вздохнул Исидор. – Я как в Новгороде тебя в первый раз увидел, так сразу понял, что многие печали нам уготованы. Помнишь, ты мне пророчил, что Михаила Романова царем выберут?
– Помню, владыко.
– То-то, что помнишь, а я ведь поверил тебе тогда! Да ладно, чего уж там, не дано человекам ведать волю Его!
– Аминь!
– Ступай и не греши.
Дмитрий Щербатов, громко бухая сапогами, влетел в лыковский терем и, не перекрестив лба на иконы, остановился перед сидящим на широкой лавке князем. Борису Михайловичу уже полегчало, но из дома он покуда не выходил.
– Царские полки из Москвы выступили! – воскликнул княжич.
– Давно ли?
– Поутру еще, едва заутреню отслужили.
– На Владислава пошли?
– Вряд ли, налегке тронулись, без больших обозов.
– Откуда знаешь?
– Сам видел.
– А ты почто не с ними?
– Да так уж вышло…
– Ладно, остался и хорошо… так, говоришь, без обоза двинулся?
– Да.
Боярин неожиданно легко вскочил на ноги и в нетерпении прошелся по горнице, потом, махнув рукой, резко сел и задумался.
– Черт его знает, окаянного, что у него на уме… Вот что, Дмитрий, кликни-ка ко мне слуг. Совсем обленились, негодные, пусть одеваться несут, в кремль поеду.
– Куда, дядюшка, ты ведь хворый!
– Не закудыкивай дорогу, а делай что велено. Да сам далеко не уходи, поедешь к…
Однако сказать Щербатову, куда он хочет его отправить, боярин не успел. За дверью раздался топот ног, потом она отворилась, и в горницу буквально ворвался запыхавшийся холоп:
– Господин, там стольник Романов пожаловал…
– Зови, – с досадой отозвался Борис Михайлович и опустился на лавку.
– Здравствуй, дядюшка, – поприветствовал его входящий племянник. – Как здоровье-то твое?
– Тяжко, Мишенька, – застонал в ответ хозяин дома. – Спаси вас с Митей Христос, что не забываете старика в его хворостях.
– Да какой же ты старик, дядюшка? – простодушно удивился Миша, но боярин его перебил и принялся с таким жаром жаловаться на болячки, что у стоящего рядом Щербатова глаза на лоб полезли.
– А правда ли, что государь из Москвы выехал?.. – слабым голосом поинтересовался Лыков, закончив описывать свою болезнь.
– Недалече, – охотно отозвался стольник, – сказывал, маневры проведет да на богомолье в монастырь съездит. Даже город ведать никого из бояр не оставил, дескать, я рядом буду.
– Вот оно как, – вздохнул боярин, – не собирается, стало быть, навстречу Владиславу идти?
– Говорил, что тот сам к Москве пожалует, здесь, мол, и встретим. Пусть пойдет на приступ, а мы как отобьем, так и выйдем в поле.
– Мудро рассудил государь, в своем дому и стены помогают.
Племянник, конечно, человек свой, однако и его надобно угостить, усадить на почетное место, выслушать все новости и рассказать свои, так что выпроводить Мишу Лыкову удалось не раньше чем через час. Разохавшийся Борис Михайлович оказался так хвор, что не смог проводить стольника, а потому попросил сделать это Щербатова.
– Митя, а отчего ты не со своим полком? – спросил его приятель, усаживаясь на коня.
– Поручение дали, – пожал плечами княжич, – вот дядюшку проведал, да тоже поскачу исполнять.
– Ну, Бог в помощь, – отозвался тот и тронул бока своей лошади каблуками.
– Проводил? – настороженно спросил Дмитрия сразу поправившийся боярин.
– Да.
