– Ваше высочество, – кричит мне она, радостно улыбаясь, как будто в лотерею выиграла.
– Приветствую вас, прекрасная панна, – отвечаю я, постаравшись придать лицу радость, которой не чувствую.
– Вы совсем забыли обо мне, – пытается кокетничать девушка.
– Как можно! Всякий кто увидит вас хоть раз, никогда не сможет стереть ваш облик из памяти… – Господи, что я несу!..
– Ах, вы так галантны! Может быть, вы как-нибудь навестите меня? Я так скучаю…
– Как мило. Я просто теряюсь, пытаясь угадать, чем заслужил вашу благосклонность.
– Вы так жестоки, ваше высочество… разве вам не известно, что я всегда испытывала к вам сердечную привязанность?..
– Что же, решено! Как только я разгромлю вашу прошлую «сердечную привязанность», непременно навещу вас. Если мне особенно повезет, то вас навестят сразу две ваших «сердечных привязанности»!
Бессердечно улыбнувшись в лицо готовой расплакаться девушке, я быстрым шагом направился к себе в шатер, чувствуя, что если задержусь еще немного, то схвачу ее у всех на виду, и прямо там, и… и чтобы кричала от страсти!
Тут можно остаться хоть ненадолго одному и попытаться успокоиться. К черту девок, у меня сражение на носу, а мысли в голову лезут – только о всяком непотребстве! Через некоторое время начинают собираться мои ближники. Сначала Вельяминов с Михальским, затем недавно приехавший Ван Дейк, и наконец бочком протискивается Пушкарев. Рутгер оживлен и с довольной улыбкой рассказывает о своих делах. Ну, молодец, что тут скажешь. Завод поставил, руду копает, чугун льет. Целый обоз ядер и картечи притащил к нам. Очень вовремя, кстати. С ядрами у нас просто беда! Их сейчас изготовляют либо из камня, либо из железа. Поставщиков много, но главный из них – Устюжна, тот самый городок, где я в свое время нашел Марьюшку. Тогда мой верный Никита еще крупно повздорил с местным земским старостой, и, похоже, что с тех пор нас там немного недолюбливают. И вот теперь тамошний воевода получил приказ заказать у кузнечных дел мастеров кованые ядра. Собственно, дело совершенно обычное, но в этот раз отчего-то нашла коса на камень. Кузнецы дружно заявили, что поставлять ядра по цене в восемнадцать алтын за пуд никак не могут, ибо самим в убыток.
Стали разбираться, в чем дело, и выяснилось следующее: лето было дождливое, уровень воды в болотах поднялся, и криц заготовили мало, отчего они поднялись в цене. По той же самой причине углежоги заготовили меньше угля, и угадайте, что стало с ценой? Плюс ко всему, местные мужики все лето работали над восстановлением деревянных стен города и в связи с этим отбыли все свои повинности, так что напрячь их еще и на пережог угля или поиск болотной руды никак не удастся. Короче, не изволь гневаться, царь-батюшка, а хоть пару-тройку алтын на пуд накинь! Нет, вы слышали? Я вообще-то как-никак самодержец, практически сатрап и некоторым образом эксплуататор. А вы мне такие вещи говорите – да как у вас язык повернулся? Как вас земля носит, паразитов, я спрашиваю! Так что чугунные ядра, изготовленные на заводе Ван Дейка по цене в двенадцать алтын за пуд, мне как бальзам на израненную душу.
– Государь, – отвлек мое внимание заглянувший караульный, – там этот, писарь твой рвется… «Слово и дело» кричит!
«Слово и дело» – это серьезно. Так что если Первак такое крикнул… а вот и он. Запыхавшийся парень тяжело дышит и, войдя внутрь, бухается на колени.
– Казни меня, государь, недоглядел!
– Что случилось-то?
– Ляхи сбежали!
– Какие еще ляхи?
– Ну как же, – в отчаянии едва не рыдает он, – Янек и эта, как ее… Агнешка… мать ее!
– Слава тебе господи, – поднимаюсь я с походного трона и истово крещусь.
На лице у Анциферова такое недоумение, что, кажется, вот-вот болезного паралич хватит. Ну а как ты думал, родной, близ царя служить – и не изумляться?
– Да как же это?.. – бормочет Первак, но я его не слушаю.
– Корнилий, Никита, что расселись? Ну-ка поднимайтесь и вперед, а то еще не добегут, чего доброго!
– Добегут, – коротко хмыкает бывший лисовчик, – я что, зря своих людей расставлял кругом?
Однако я не разделяю его оптимизма и, накинув неброскую епанчу на плечи, показываю всем своим видом, что надо идти – контролировать процесс. То, что у царя случается шило в том месте, на котором всякому уважающему себя монарху полагается лишь сидеть на троне, моим ближникам хорошо известно. Поэтому все дружно подскочили, и мы гурьбой вышли наружу. Совершенно сбитый с панталыку писарь показывает нам дорогу, попутно давая объяснения по поводу случившегося:
– Государь, она больной сказалась, дескать, спать буду. А Янка, чтобы ему, иуде, ни дна, ни покрышки, мне все зубы заговаривал. Латыни учил да счету немецкому. Потом сказал, что ему до ветру надобно, да и вышел прочь. А паненка тем временем полотно разрезала на шатре и выскользнула, гадина. Я ждать-пождать, а его нету! Заглянул за занавесь, а ее тоже нет. Я к коновязи, а двух коней нет. Спрашиваю у караульных, кто взял, а они мне отвечают, мол, думали, что я!
– Это как так?
– Да Корбут проклятый, кафтан мой запасной уволок, а в сумерках его за меня и приняли!
– Ахметка! – неожиданно кликнул Михальский, и на его зов выскочил маленького роста кривоногий татарин.
– Я здесь, бачка!
– Кто коней брал, видел?
– Видел, бачка, – закивал тот в ответ, – Янка брал – ясырь твой, да девка с ним была.
– Да что же ты, нехристь, не задержал их! – в отчаянии воскликнул Анциферов. – Ведь уйдут, проклятущие!
– Зачем задержал, – удивленно спросил Ахмет, – мне бачка Корнилий сказал, чтобы я не мешал, если девка сбежать надумает.
– Вы что же это… нарочно?.. – На лице писаря проснулось понимание.
– Слава тебе, господи, догадался наконец!.. – хохотнул в сторону Анисим.
– Не печалься, раб божий Акакий, – ободряюще похлопал я парня по плечу, – раз ты ни о чем не догадался, стало быть, и они ничего не поняли. Значит, мы все правильно сделали.
– Первушка у нас малый не дурак, – не удержался от шпильки Пушкарев, – но и дурак немалый!
– Государь, – встрепенулся Анциферов, – а ведь Корбут слыхал, как ты князя Пронского за порох поносил…
– За что?
– Ну, за порох, который по его недогляду замочили.
– Ах вот ты о чем, – улыбнулся я, – твоя правда, замочили. Две бочки из тридцати.
– И ты князя за это прилюдно костерил?
– Ну не только за это, на нем грехов – как на барбоске блох.
– Но он же князь…
– А я царь! Ладно, теперь главное, чтобы их наши разъезды не перехватили.
– Или Протасов, – усмехнулся Вельяминов, постукивая концом плети по сапогу.
– С него станется, – отозвался я и повернулся к Первушке: – Ну-ка покайся, грешник, как вы у Кондырева кур крали?
