Стрельцы, пропустившие кавалькаду, тишком крестятся и настороженно провожают ее взглядами.
– Куды это его, ирода, ночью носило?.. – бормочет один из них, заросший черной бородой.
– По службе, видать, – нехотя отзывается второй.
– Знаем мы его службу, – не унимается чернобородый, – православных христиан на дыбу тянуть да примучивать.
– Уймись, Семен, – строго говорит ему напарник, – стольник Михальский государеву службу справляет!
– Государеву, – едва не сплевывает тот, – стоило с латинянами биться, чтобы себе на шею иноземца посадить!
– Ты чего, ополоумел? Ивана Федоровича соборно избрали за храбрость и приверженность православной вере! К тому же, Семка, что-то я не припомню тебя в ополчении.
– Он-то, может, и православный, – упрямо гнет свое стрелец, – а вот жена и дети у него какой веры? Это же надо до такого бесстыдства дойти, чтобы в церквях царевича Карла поминать!
– Не твоего ума дело, – уже не так уверенно возражает ему товарищ, – вот приедет царица с царевичем – и примут истинную веру.
– Пять годов не могли, а тут вдруг примут?
– Семен, – не выдерживает тот, – Христом Богом тебя молю, не веди при мне таковых разговоров! Ить это измена!
– А то что, – злобно щерится чернобородый, – сотенному донесешь?
– Не прекратишь, так и донесу!
– Ладно, не серчай, – через некоторое время примирительно говорит Семен, – я разве о своей корысти пекусь? Я за веру православную радею.
– Потому и не донес до сих пор, – вздыхает второй стрелец, – всем хорош государь Иван Федорович, да вот с женой у него неладно получилось. Только ты все же разговоры эти брось!
– Да бросил уже.
– Ну, вот и хорошо, вот и ладно!
А разговоры такие по Москве шли не только между простыми стрельцами да черным людом, а и среди бояр. Многим, ой многим Иван Федорович не по нутру пришелся. Да и то сказать – всем сразу хорош не будешь, но в том-то и дело, что новый царь всем-то понравиться и не старался. Опору он искал не в старинных родах, хотя и их от себя не отталкивал, а в людях простых, иной раз подлого происхождения, выдвинувшихся в Смуту. А легко ли родовитым видеть рядом с собой вчерашних подьячих или, того хуже – земских старост, а то и вовсе незнамо откуда взявшихся? Впрочем, такие люди, как Черкасский или Романов с Шереметьевым занимали первые места согласно своему происхождению, и государя, по крайней мере внешне, поддерживали, а если и были чем недовольны, то виду не подавали. Так что вождем недовольных сам собою стал один из бывших членов Семибоярщины князь Борис Михайлович Лыков. Зять пленного тушинского патриарха Филарета надеялся в случае выбора Михаила закрепить свое положение, но не тут-то было. Казаков, на подкуп которых он и другие сторонники Романовых потратили целую гору серебра, разогнал проклятый мекленбургский пришелец, и участники собора именно его и выбрали царем. Испуганные чуть было не случившейся бойней Лыковы и иже с ними сидели тогда тише воды и ниже травы.
Была, правда, надежда, что новоявленный царь, неосторожно пообещавший вернуть Смоленск и Новгород, сломает где-нибудь себе шею. Однако ушлый герцог и тут не оплошал и за месяц взял город, под которым король Жигимонт стоял два года. И со своим шурином, свейским королем, насчет Новгорода полюбовно договорился, взяв для него богатый город Ригу и втравив заодно родственника в долгую войну с ляхами. Но хуже всего, что за этот поход партия стоящих за Романовых бояр едва не лишились своего претендента на престол. Нет, Михаил свет Федорович был, слава тебе, господи, жив и здоров, да только…. Все же колдун он, этот королевич заморский, коего они на погибель себе царем выбрали. Привораживает он людей, что ли?
Началось все, когда инокиня Марфа на свою голову выпросила у государя службу для своего чадушки. Тот, конечно, уважил, да и взял новика себе в рынды, и в поход с ним ушел. А как вернулся Мишка с войны, так будто подменили! Родных не слушает, Ивану Мекленбургскому… тьфу, имя-то бесовское, служит верно. Женился вот еще на безродной. Ну вот кто такие Лемешевы супротив Романовых? Добро бы хоть богаты, так ведь нет – голь перекатная! Старица Марфа даже царю в ноги кидалась: «Не допусти, надежа, бесчестия!» Да куда там – ему, аспиду, того и надо. Сказал: «С такой опекой тебе в жизни внуков не дождаться, а коли люба ему девка, так пусть и женится!»
Князь Борис Михайлович Лыков смотрел на своего племянника с видом крайнего неудовольствия. Вот же не дал бог разума детинушке, а ведь мы его в цари прочили! Нет бы слушать, чего тебе умные люди советуют, да честь дедовскую блюсти, но куда там – все у него через одно место. И вот теперь стоит, набычившись, словно телок на бойне, и твердит свое. И ведь дело-то пустое совсем. Приехал на службу верстаться дальний родственник Лыковых княжич Дмитрий Щербатов, а ему указали идти в царские драгуны. Ну где такое видано, чтобы княжеского рода, пусть и захиревшего, да в драгуны? Оно, конечно, батюшка его дров наломал сразу, не признав нового царя, и через то в опалу попал, но ведь надо и меру знать! А Мишка у Ивана Федоровича в чести, мог бы и попросить, да где там…
– Дядюшка, да какое же в том бесчестие? Сколь раз говорено, что в московские чины новики писаться не будут, покуда не отслужат в рейтарах али драгунах!
– Как это какое, Миша, – ты, видать, думаешь, что дядя твой дурак дураком и ничего не знает? Всякому на Москве известно, что в драгуны поверстали жильцов, а стряпчих и выше – в рейтары да кирасиры! А Дмитрий, чай, не за печкой уродился, чтобы ему в жильцах служить!
– А кто в том виноват, что он в Разрядном приказе сказал, будто грамоте худо разумеет? И что вотчины его в запустении? В рейтарах чтобы служить, надобно коня строевого, да доспех иноземный, да хоть пару колесцовых пистолей за свой кошт. А драгуну можно и коня попроще, и ружье, пока на службе, дают! Да и мекленбургский кафтан справить – это не кирасу немецкую купить!
– Красивый кафтан, – неожиданно сказал стоящий рядом княжич.
– Тьфу ты, прости господи, – не выдержал боярин, – да при чем тут красота, когда о чести родовой речь идет?
– А я говорю, нет в том никакой порухи! Служба рыцарская, на коне, да и вообще…
– Рыцарская! А ничего, что поручиком у драгун твой дружок безродный Федька Панин?
– А капитаном – сам государь! К тому же Федор мне свояк и у Ивана Федоровича в чести. Я ему по дружбе слово замолвлю, и паче меры с Дмитрия спрашивать не будут.
– Дожились!..
Разговоры эти как обычно ни к чему не привели, и Борис Михайлович замолчал. Да и поздно уже что-то менять, и княжичу пора было отправляться на службу. Михаил вызвался его проводить, благо ему тоже нужно было в кремль по какой-то своей надобности. Старший Лыков скорбно пожал плечами и махнул рукой, дескать, езжайте. Молодые люди степенно поклонились старшему и вышли вон из горницы.
Дмитрий Щербатов был довольно рослым молодым человеком семнадцати лет от роду. Бороду по небольшим своим летам еще не носил. Из-за опалы отца последнее время жил с ним в деревне и верстаться на службу приехал поздно. Да и то потому что добрые люди подсказали, будто затягивать с этим – себе дороже: можно и без вотчины остаться. Учить недоросля, как видно, в отцовском имении никто и не пытался, оттого, оставшись без присмотра, новик частенько попадал впросак. Вот недавно сказывали, за каким-то нечистым купил у персиянина на рынке серьги! Идущий впереди Романов, напротив, был ростом невелик и при ходьбе заметно прихрамывал. Во дворе они сели на лошадей, причем Михаила слуги подсадили, а Дмитрий легко вскочил сам.
