Так уж случилось, что перед самым началом нашей контратаки мой Алмаз захромал и мне пришлось пересаживаться на заводного. Время поджимало, и весь мой многочисленный арсенал остался в седельных ольстрах. Впрочем, вокруг была целая банда рынд и податней, увешанных саблями, карабинами и пистолетами, и я решил, что ничего со мной не случится. Обнажив шпагу и кивнув старшему из рынд – князю Никите Черкасскому, я пришпорил коня. Польские гусары, ведомые королевичем, ухитрились таранным ударом разрезать строй между рейтарами и поместными. Еще немного – и они опрокинули бы наш авангард, но тут перед ними оказался я с кирасирами. Гусарские пики были к этому моменту переломаны, и в дело пошли сабли и палаши. Если бы поляки не потеряли темп, прорубая себе дорогу, еще неизвестно, выстояли бы мы. Однако случилось так, как случилось, и польский удар разбился о наши ряды. Моя свита – рынды и податни, как и утром, бдительно отражали все попытки польских воинов дотянуться до меня, и казалось уже, что никаких сюрпризов не будет.
Однако поработать шпагой все же пришлось. Несколько богато экипированных шляхтичей налетели на наш отряд и на какое-то время связали мою свиту боем. Одному из них удалось пробиться ко мне, и я с удивлением узнал в нем Владислава. Королевич сильно изменился с нашей последней встречи, окреп и, я бы даже сказал, возмужал. Впрочем, мне было не до любезностей, и рука привычно потянулась к ольстре. Увы, мои верные допельфастеры остались на Алмазе. Волей-неволей пришлось принимать бой, и наши клинки, яростно скрестившись, высекли искры. Я никогда не считал себя хорошим фехтовальщиком, но атаки своего кузена отражал без труда. Похоже, он тоже понял, кто я, и отчаянно старался дотянуться до меня острием своей шпаги. Я в ответ лишь оборонялся, ожидая, что наследник польского престола рано или поздно допустит ошибку. Так и случилось: когда он в очередной раз налетел на меня, его лошадь запнулась, Владислав покачнулся, сделал неловкое движение – и в следующую секунду остался безоружным.
– Брат мой, не следует ли нам прекратить это безобразие? – почти весело крикнул я, выбив ему шпагу.
– Ну что вы, я только начал!.. – прохрипел он и потянулся к луке седла.
В отличие от меня, его пистолеты были на месте, и, выхватив свое оружие, королевич щелкнул курком. Что делать в таких случаях, меня когда-то научил еще Шмульке. Вонзив шпоры в бока коня, я поднял его на дыбы, загородившись им от выстрела. Одновременно я высвободил ноги из стремян и попытался выскользнуть из седла прежде, чем меня придавит лошадиная туша. Будь на мне мой привычный рейтарский доспех, возможно, этот фокус удался бы. Увы, подарок датского короля был куда тяжелее, и все, что я смог – это грохнуться оземь и откатиться в сторону, громыхая проклятыми латами.
Впрочем, надо отдать им должное. Сделаны они были на совесть, и если не считать нескольких ушибов, отделался я легко. Владислав на секунду замешкался, и в этот момент на него налетел неизвестно откуда взявшийся Михальский. Один удар чекана по лошадиной голове – и королевич последовал за мной. Правда, его, похоже, не учили спрыгивать с убитой лошади на скаку, и нога претендента на московский трон оказалась под лошадиной тушей. Корнилий не стал добивать своего противника, а, спешившись, подбежал ко мне и стал помогать подняться.
– Где этот козел?! – прорычал я, едва оказавшись на ногах. – Сейчас я ему рога-то поотшибаю…
Завязки моего шлема лопнули при падении, и он свалился. Лицо было в пыли и крови, текущей из рассеченного лба. Владислав тоже был не один – рядом с ним уже суетились шляхтичи во главе с Казановским, пытаясь вытащить из-под лошади. Увидев, как мы приближаемся, фаворит оставил королевича и выдернул из ножен саблю.
– Спасайте его высочество! – крикнул он своим спутникам и кинулся нам навстречу.
Михальский тут же выскочил вперед, и их сабли замелькали подобно молниям. Пан Адам был в тяжелых доспехах, а мой верный Корнилий – только в легкой кольчуге. Однако бывший лисовчик был более ловок и, наседая, заставлял противника отступать шаг за шагом. Тем временем оставшиеся с королевичем придворные ухитрились освободить своего господина и недолго думая перекинули его через луку седла и эвакуировали под аккомпанемент моей ругани. Сам я смог лишь доковылять до места схватки Михальского и Казановского и, улучив момент, двинуть последнего в ухо эфесом шпаги. Такой подлости фаворит королевича не ожидал и рухнул как подкошенный.
– Не слишком благородный удар, – покачав головой, прокомментировал бывший лисовчик.
– Мне не до благородства, – пробурчал я в ответ, – его господин чуть меня не пристрелил.
– А отчего вы не пристрелили его?
– Заряды кончились, – не стал я распространяться о причинах.
– Что же, если вы не разбили ему голову, то спасли жизнь.
– Голова что, вот если бы ты его в задницу пырнул, чем бы он на жизнь зарабатывал?
– Я смотрю, вашему величеству лучше, – засмеялся Корнилий.
– Определенно. Ты, кстати, откуда взялся?
– Из Можайска. Вы так неожиданно возглавили атаку поместных, что я не успел ни помешать, ни присоединиться. А увидев, что над кирасирами развевается ваш штандарт, поспешил на помощь. И, слава Создателю, успел вовремя.
– Да уж, тут не поспоришь…
– Государь! – загалдели вокруг меня рынды, отогнавшие наконец поляков и сообразившие, что охраняемого лица нигде не видно. – Государь, ты не ранен?
– Не дождетесь, – усмехнулся я и едва не упал. – Ой, держите меня семеро! Помял-таки, проклятый…
Пока мы так дрались, командовавший нашей артиллерией Ван Дейк подтянул пушки и несколькими залпами заставил поляков отойти. Сражение было окончено. Нам достались вражеский лагерь и усеянное трупами поле боя. Вельяминов готовил полки для преследования отступавшего неприятеля, а я занял место в наскоро приготовленных для меня носилках.
– Как там Пожарский? – спросил я у Михальского.
– Живой, слава богу, – громко, так, чтобы слышали рынды и прежде всего – Петька Пожарский, отозвался он. Затем, оглянувшись, наклонился и тихонько прошептал: – Однако это не все новости. Прибыл гонец из Москвы.
– И что там? – поморщился я, ожидая очередную каверзу.
Ответ едва не выбил меня из носилок.
– Бунт!
– Что?!
– Бунт, государь. Толком ничего не ясно, ведомо только, что стрельцы и бояре заперлись в кремле, а иные в Иноземной слободе отбиваются.
– Кто зачинщик?
– Телятевский.
– Да что же это за наказание такое: где какая неподобь – так сразу Телятевский! Слушай, Корнилий: что хочешь делай, но этого мерзавца добудь мне!
– Может, лучше Владислава?
– Да ну его к черту, этого Владислава. Как пришел, так и уйдет, а вот этот треклятый Телятевский мне уже в печенке сидит!
Над златоглавой Москвой плыл густой, просто обволакивающий, колокольный звон. В дни праздничные его называли малиновым, но сегодня жителей стольного града он совсем не радовал. Во всех соборах, церквях и монастырях денно и нощно служили литургии об одолении супостата, но привычные молитвословия не приносили успокоения душам верующих. Откуда-то взялось огромное количество юродивых, бродячих монахов и просто кликуш, сулящих разные беды москвичам. Те с тоской вспоминали Смутное разорение и торопливо крестились. Один из юродивых даже кричал, что все беды посланы Господом оттого, что москвичи отказались от крестного целования королевичу Владиславу и выбрали безбожного немца. Случившиеся неподалеку стрельцы недолго думая стали вязать крамольника. Правда, толпящимся вокруг простым людям не больно-то понравилось, что пришлые ратники хотят имать божьего человека, и они встали на его защиту.
