В моде дихотомия противопоставления удобства и стиля проявляет себя в конструировании образа модельера-творца. В романтической традиции одной из важных составляющих образа настоящего художника является примат его воли над желаниями публики. Возможно, именно поэтому важным элементом публичного образа дизайнера из мира большой моды являются диктаторские замашки и стремление навязать модной публике свою волю даже в ущерб ее комфорту. Популярная история моды полна сюжетов о том, как тот или иной человек единоличным усилием что-то ввел в моду или изобрел. Несмотря на то что мода — это бизнес, подозрение, что дизайнеры работают с оглядкой на потенциального потребителя, часто воспринимается критиками и публикой довольно болезненно, как признак упадка, как пораженчество и предательство ценностей искусства. Что бы мы ни чувствовали, читая о том, как в знаменитом платье-конверте Кристобаля Баленсиаги было практически невозможно сходить в туалет
[103], эта эмоция у многих практически наверняка будет сопровождаться восторженным вздохом: «Вот это настоящий художник!» Здесь также можно вспомнить приписываемый Эльзе Скьяпарелли тезис, что нужно подгонять не платье по фигуре, а фигуру под платье.
Учитывая специфику современного костюма, обувь способна причинить человеку наибольшие страдания в том случае, если она неудобная или неправильно подобрана. Риторика превентивной медицины и заботы о себе в определенной степени расшатала привычные нормы, однако не перевернула ситуацию полностью. Как отмечает Роуван Бэйн, «даже в нынешние озабоченные здоровьем времена влияние моды и желания выглядеть хорошо слишком часто перевешивают заинтересованность в благополучии и хорошем самочувствии нашего тела» (Persson et al. 2015: 68). Когда человек делает очевидный выбор в пользу удобства, с точки зрения системы ценностей моды и стиля, это может восприниматься как сарториальное пораженчество. Иллюстрацией может служить история с кроссовками Виктории Бекхэм. Зимой 2017 года певицу и дизайнера впервые заметили на публике в спортивной обуви, и сама Виктория объяснила такой выбор практическими соображениями: «Я не могу больше носить каблуки. Я много путешествую. И одежда должна быть простой и удобной». Такой поход к выбору одежды многие восприняли как идущий вразрез с той философией, которой Бекхэм придерживалась раньше, и эта история стала достаточно громким информационным поводом. Vogue охарактеризовал Викторию Бекхэм как «способную всегда выглядеть готовой к встрече с папарацци», имея в виду, что даже повседневные образы дизайнера всегда четко выверены и работают на ее имидж стильной звезды. Издание People посчитало, что с 2007 года даже в аэропорту Викторию не удавалось сфотографировать в чем-то кроме обуви на каблуках, и заключило, что «если бы кто-то мог прожить жизнь в соответствии с мантрой „мода прежде функции“, это была бы Бекхэм» (Kratofil 2016). Сам этот материал носил красноречивый заголовок «Виктория Бекхэм больше не может носить каблуки. Давайте вспомним ее самую безумную обувь, пока будем скорбеть». Не лишенная иронии, такая подача материала тем не менее создавала у читателей ощущение чего-то экстраординарного, конца эпохи, словно последний бастион традиционный моды сдался на милость кроссовкам.
Антимода
Среди значений, приписываемых спортивной обуви как элементу повседневного костюма и формирующих противоречивое отношение к ней, нужно также упомянуть риторику банальности, в которой кроссовки выступают как синоним антимоды и антистатуса. Среди героев, представляющих собой стереотипное воплощение сарториальной непритязательности, встречаются, например, «мама в кроссовках» (mom in tennis shoes) и «папа из пригорода» (suburban dad), а также «разведенный папаша» (divorced dad), на ногах которых подразумевается спортивная обувь. Согласно распространенным представлениям, эти категории людей не следуют модным трендам. Их социальный статус нельзя назвать низким, однако он и не настолько высок, чтобы простить им это пренебрежение или начать воспринимать его как антимодное модное заявление. Этим «мама в кроссовках» отличается, например, от «исполнительного директора в худи», о котором пойдет речь далее.
Когда американский политик Патти Мюррей получила назначение на высокую позицию в сенате США, издание Atlantic озаглавило посвященную этому статью «Из „мамаши в кроссовках“ в одного из самых влиятельных демократов»
[104] (Wilson 2011). Определение «mom in tennis shoes» принадлежит самой Мюррей: в начале политической карьеры она позиционировала себя как «человек из народа», способный стать голосом простых людей с рядовыми заботами, и благодаря этому в 1992 году стала первой женщиной-сенатором от штата Вашингтон
[105]. Игра слов, которую можно увидеть во многих материалах, посвященных Мюррей, напоминает нам, что с точки зрения статуса (одного из важнейших качеств, трансляцию которого приписывают костюму) образ «mom in tennis shoes», принесший ей первоначальный политический капитал, традиционно ассоциируется с не самой высокой ступенью социальной — и сарториальной — лестницы. В другой статье, посвященной перевыборам политика в сенат с намеком на новые козыри ее политической программы, также говорится, что Мюррей стремится избавиться от «мамского образа» и «пытается сбросить те поношенные кроссовки» ради пары более статусной обуви — «мощных беговых кроссовок»
[106] (Kelly 2002).
Термином suburban-dad casual (то есть повседневный образ папаши из пригорода) издание The New Yorker однажды окрестило манеру одеваться тогдашнего тренера сборной США по футболу Юргена Клинсманна на чемпионате мира в Бразилии. Костюм, в котором он выходил на матчи, включал в себя футболку, брюки хаки и кроссовки. Автор отмечает, что Клинсманн выглядел как «отец, тренирующий своих детей в команде до 12 лет, но на мировом уровне» (Crouch 2014). Хотя автор в целом одобрительно относится к стилю Клинсманна и высоко оценивает его предполагаемое желание польстить американской публике (выбрав популярные штаны), он отмечает, что большим амбициям отвечал бы костюм совсем другого типа. «Возможно, нам нужен тренер, который одевался бы как для работы, которую он хотел бы иметь, а не для той, которую он имеет сейчас. То есть (старался) быть меньше похожим на тренера по американскому футболу, а больше — на тренера по (европейскому) футболу мирового класса. Nike, сшей мужику костюм!» (Ibid.).
