– Ну да, из тех. Вот уж не думала, что бывают такие женщины. Для мужчин это еще туда-сюда, но для женщин – уж вообще, да?
– Никогда я об этом не задумывался, но, полагаю, разница небольшая.
– Ты стал очень современным, Сирил. Вот что значит пожить за границей. Моя старшая дочка Луиза хочет с друзьями поехать в Америку, по программе обмена, а я всеми силами стараюсь ее не пустить, потому что там все такие чересчур современные. Если не дай бог уедет, ее непременно изнасилует чернокожий и ей придется делать аборт.
Я поперхнулся чаем.
– Боже мой, что ты выдумываешь!
– Нет, что ли? Это правда.
– Вовсе нет. Так говорят только ограниченные люди.
– Я вовсе не расистка, если ты на это намекаешь. У меня муж еврей, не забывай.
– Тем не менее. – Я подумал, не уйти ли, пока она не наворотила еще всякой дури.
– Дочь заявляет, она уедет, что бы мы с отцом ни говорили. Смотри, сама будешь виновата, талдычу я, но разве она послушает? Как же. Разве мы были такими в их возрасте? Разве так огорчали родителей?
– Я-то рос в необычной семье.
– Да, помню, ты что-то такое рассказывал. Тебя воспитала Эдна О'Брайен или кто-то вроде нее, верно?
– Мод Эвери. Моя приемная мать.
– Точно, Мод Эвери. Ее так превозносят – ну прям второй Толстой.
– Ты рассказывала о мистере Денби-Денби, – перебил я, не давая ей углубиться в новую тему.
– История кошмарная, – подавшись вперед, прошептала Анна. – Оказалось, на Гардинер-стрит он снимал дешевую квартиру, о которой жена его не знала, и водил туда парней сам знаешь для чего. Продолжалось это бог весть сколько. Видимо, однажды что-то пошло не так, потому что соседи заявили об ужасном запахе из его квартиры. Через две недели там его и нашли прикованным к батарее, с половинкой апельсина во рту и со спущенными штанами.
– Господи! – Я поежился, представив эту картину. – Парня поймали?
– Да. В конце концов. Дали пожизненное.
– Бедный мистер Денби-Денби. Какая страшная смерть.
– Наверное, ты еще тогда знал?
– О чем?
– О нем. Вы с ним… не того?
– Нет, конечно! – Меня аж передернуло. – Он мне в отцы годился!
Похоже, Анну это не убедило.
– Остерегайся этих парней, Сирил. Я говорю о тех, что слоняются возле каналов. Там какой только заразы нет. Все они больны СПИДом. И прикончат тебя за милую душу. Очень надеюсь, ты с ними не якшаешься.
Я не знал, обидеться мне или рассмеяться. Дело в том, что за последние семь лет я ни с кем даже не целовался, не говоря уж о прочем, к чему не имел ни малейшего желания. И мысли не было ночью шастать у Большого канала в поисках продажного парня.
Но, прежде чем я успел ответить, к нам подошла официантка Хасинта:
– Желаете еще чаю?
– Нет, пора возвращаться в контору, – сказала Анна. – Само ничего не сделается. Рада была повидаться, Сирил. Как-нибудь еще заскочу к тебе. Ты в библиотеке каждый день?
– Кроме пятницы. Но только во время парламентских сессий.
– Чудесно. Значит, увидимся. Помни наш разговор и береги себя. Я не хочу оплакивать еще одного мистера Денби-Денби.
Анна ушла, а я заказал официантке еще чайничек, который через пару минут принесла сама миссис Гоггин.
– Можно вас ненадолго отвлечь? – спросила она. – Вы мистер Эвери, кажется?
– Да. Сирил. Садитесь, пожалуйста.
– А я Кэтрин Гоггин. Не уверена, что вы меня помните…
– Помню, конечно. Очень приятно вас видеть.
– Вы снова здесь работаете?
– Да вот, сподобился. Библиотекарем. Только что устроился, но работа мне нравится.
– Это место засасывает, да? – улыбнулась миссис Гоггин. – Никак отсюда не выберешься. Я рада, что вы опять здесь. Говорят, вы жили в Соединенных Штатах?
– Да, какое-то время. И в Европе.
Она кивнула на мой костыль:
– Что у вас с ногой? Недавно поранились?
– Нет, это было семь лет назад. Тогда я жил в Нью-Йорке. Однажды вечером мы с другом шли через Центральный парк, на нас напали.
– Господи, это ужасно! Как ваш друг, с ним все хорошо?
– Он умер. Почти сразу. Еще до приезда «скорой».
– Бандитов нашли?
Я покачал головой:
– Нет. И, по-моему, не особо искали.
– Сочувствую вам. Зря я спросила. Не мое это дело.
– Ничего.
– Просто я вас запомнила еще с той поры. Вы очень похожи на одного моего давнего знакомца.
– Близкий вам человек?
– Не так чтобы очень. – Она отвернулась. – Дядюшка мой. История давняя.
– А я помню вашего сына, – сказал я. – Как он поживает?
Миссис Гоггин вздрогнула и нахмурилась:
– Что вы имеете в виду?
– У вас же сын, верно? Двадцать с лишним лет назад мы с вами случайно встретились в кафе. Наверное, вы не помните. Это был день моей свадьбы, поэтому он так врезался в память. Вот только имя мальчика я забыл…
– Джонатан.
– Верно! Очень развитой парнишка.
Миссис Гоггин улыбнулась:
– Теперь он врач. Психиатр. Недавно женился на чудесной девушке Мелани. Они знакомы с самого детства.
– А другие у вас есть?
– Что – другие?
– Другие дети.
Она помолчала, затем покачала головой:
– Нет. А как у вас с этим?
– У меня сын. Лиам. Ему двадцать один.
– Вот уж, наверное, радость вам.
Я пожал плечами, сам не вполне понимая, почему вдруг разоткровенничался.
– Мы с ним не очень близки. Он не может простить, что вырос без меня. Обида справедливая, и я, как ни стараюсь, не могу навести мосты.
– Старайтесь изо всех сил. Самое главное, чтобы он был в вашей жизни. Не теряйте его из виду.
В буфет ввалилась толпа депутатов, громогласных и напыщенных.
– Похоже, надо возвращаться к работе. – Миссис Гоггин вздохнула и встала. – Надеюсь, теперь мы будем видеться чаще.
– Конечно. – Я проводил ее взглядом.
Почему-то разговор этот вспомнился сейчас, когда я подходил к воротам тюрьмы Маунтджой. Я предъявил паспорт и пропуск дежурному, который внимательно их изучил, а затем велел мне снять пиджак и ботинки и пройти через металлоискатель. Я же думал о миссис Гоггин, о том, как она на меня смотрела, и мне ужасно хотелось снова с ней увидеться.
