– И больше я тебя не видела.
Повисло молчание.
– В тот день я все-таки дошла до алтаря, – наконец проговорила Алиса. – В прошлый раз не было и этого. Можно сказать, прогресс. Надеюсь когда-нибудь добраться до медового месяца.
– Не знаю, что тебе ответить. – Я прятал глаза. – Мне ужасно стыдно. Я поступил трусливо, подло и бессердечно.
– Это еще мягко сказано.
– Сейчас перед тобой другой человек. – Я тщательно подбирал слова. – Не тот, что ушел из «Шелбурна».
– Да ну? А с виду тот самый. Только подурневший. И ты не ушел, ты сбежал.
– Мне нет оправдания. И загладить мою вину перед тобой невозможно. Но, оглядываясь на прошлое, я понимаю, что жизнь вела меня к моменту, когда придется осознать, кто я такой. Да, надо было сделать это гораздо раньше и, уж конечно, не впутывать тебя в свои проблемы, но мне не хватило мужества и зрелости быть честным даже перед собой, не говоря уже о других. Однако эта жизнь моя и больше ничья. Сейчас я такой, каким меня сделал мой жизненный опыт. Я не смог бы стать другим, даже если б хотел.
– Знаешь, я думала, что больше никогда тебя не увижу. – Тон ее стал жестче. – Ей-богу. И, если честно, надеялась, что так оно и будет.
– То есть ничего уже не поправить?
– В точку.
– Пожалуйста, пойми, что…
– Хватит. – Алиса пристукнула бокалом о стол. – Заканчивай, ладно? Я не хочу ворошить прошлое. Его не вернешь. Мы встретились не для этого.
– Ты сама начала этот разговор, – раздраженно сказал я.
– Я еще и виновата? По-моему, я вправе слегка погневаться.
– Я пытаюсь объясниться, вот и все. Если б ты знала, каково быть геем в Ирландии того времени…
– Мне это совсем не интересно, – отмахнулась Алиса. – Политикой я не занимаюсь.
– Речь вовсе не о политике, но об общественном мракобесии и…
– Значит, тебе выпала тяжкая доля?
– Да. Тяжкая.
– Но если б с самого начала ты был честен – с Джулианом, со мной, – всего этого кошмара можно было бы избежать. Нам обоим. Я верю, что тебе жилось тяжело. Верю, ты страдал от несправедливости своего положения…
– Это не положение…
– Но мой брат был твоим лучшим другом. А разве не для того друзья и существуют? Чтоб было кому довериться?
– Он бы не понял.
– Понял бы, если б ты признался.
– Так я и признался.
– Да, за пять минут до венчания со мной! – Алиса расхохоталась. – Это не признание. Это попытка сорвать свадьбу, получить разрешение смыться. Кстати, ты вполне мог это сделать. Сбежал бы, как Фергус.
Я вяло возразил:
– Не мог. Иначе история повторилась бы.
– Думаешь, ты поступил лучше?
– Нет, конечно.
– Вышло еще хуже. Знаешь, я возненавидела Фергуса, но ему хоть достало смелости не делать того, что он считал неправильным. Тебя не хватило даже на это.
– Значит, я еще гаже? – удивился я, ибо всегда самонадеянно думал, что, в отличие от Фергуса, сподличал обоснованно.
– Да. Гаже. Потому что я дала тебе шанс.
– Как это? – не понял я.
– Ты должен помнить. Мы сидели в баре на Колледж-Грин, и я почуяла – что-то не так, только не поняла что. Слишком наивная была. Сейчас-то, наверное, вмиг догадалась бы. Что бы там ни было, скажи, попросила я. Обещаю, все будет хорошо. Если б ты признался…
– Я пытался сказать, – перебил я. – Не единожды. Я почти признался, когда мы с тобой встретились уже взрослыми.
– Что? – опешила Алиса. – Когда это?
– На проводах Джулиана с его финскими близняшками. Я уже был готов…
– Чего ты мелешь? – воскликнула Алиса. – Тогда мы еще не встречались!
– Я был готов сказать, – повторил я. – Но помешал Джулиан. И потом в другой раз, за ужином, вот только почему-то слова застряли в горле. И еще незадолго до свадьбы, когда мы сидели в баре, а к нам подошел парень и попросил у тебя номер телефона. Я уже собрался все тебе рассказать, а тут он влез, и момент был упущен…
– Ну ты и сволочь! И тогда был дерьмом, а сейчас, вижу, стал полное говно. Ты эгоистичный, наглый, кичливый засранец, возомнивший, что жизнь обошлась с ним несправедливо и потому в отместку он может творить что угодно. И плевать ему на всех. Ты еще удивляешься, почему я не сообщила тебе о рождении Лиама?
– Если тебя это утешит, знай, что после бегства жизнь моя легче не стала. Правда, был хороший период, но потом всё…
– Извини, мне это безразлично, – прервала меня Алиса. – Твой образ жизни меня не волнует, ей-богу. Между прочим, среди моих друзей есть геи.
– Поздравляю, – сказал я язвительно.
– Дело не в том, что ты гей. – Навалившись на стол, Алиса смотрела мне прямо в глаза. – А в том, что ты непорядочный человек. Сам-то этого не понимаешь? Ладно, я не хочу продолжать эту тему, ясно? Мне все равно, что ты пережил и с кем ты был. Меня это совершенно не интересует. Всего один вопрос: что тебе нужно от меня?
– Ничего. – Я намеренно ответил тихо – в знак, что не ищу ссоры. – Правда, я немного удивлен, что ты не удосужилась сообщить мне о ребенке.
– Еще скажи, я не пыталась. На фуршете я десять раз тебе сказала, что нам нужно поговорить. А потом еще звонила в номер и просила меня дождаться.
– Откуда я знал, о чем ты хочешь поговорить? Но ведь после, когда я уехал, ты могла бы…
– А как с тобой связаться, даже если б я захотела? Не помню, чтоб ты оставил адрес у портье, смывшись из отеля.
– Пусть так. Но кто-нибудь, наверное, сумел бы меня разыскать. Скажем, Чарльз.
Алиса улыбнулась.
– Миляга Чарльз, – сказала она с теплотой.
– Не понял?
– Он был очень добр ко мне. В смысле, тогда.
– Я говорю о своем приемном отце. А ты о ком?
– О нем же.
– Чарльз был добр к тебе? Чарльз Эвери? Ты шутишь?
– Нисколько. Твой поступок его просто ужаснул. Бедняга извинялся перед гостями и все говорил, что ты не настоящий Эвери, хоть меня это совсем не трогало. И позже, много спустя, он постоянно справлялся, не нуждаюсь ли я в чем-нибудь.
– Нет слов. – Я долго переваривал услышанное. – Серьезных проблем у нас не возникало, но за всю жизнь он ни разу не проявил ко мне внимания или сочувствия.
– А ты – к нему?
– Я был ребенок. Они с Мод меня просто не замечали.
Алиса горько усмехнулась и покачала головой:
– Извини, что-то не верится. Я огорчилась, из газет узнав, что он опять в тюрьме. Мы с ним давно не общались, но при случае передай ему большой привет. Я всегда буду благодарна за его отношение ко мне после твоего побега.
