– Не существует никакого мистера Гоггина. И никогда не существовало. Много лет назад приходский священник посулил, что я вовеки не найду себе мужа. Я думала, старый ханжа просто злобствует, но так оно и получилось. Мне даже пришлось выдать себя за вдову, чтоб получить здесь работу.
– Почему?
– Другие времена были. – Миссис Гоггин глубоко вздохнула и огляделась – не слышит ли кто. – Понимаешь, я ждала ребенка. И сказала, что муж погиб на войне. Миссис Хеннесси знала правду, но хранила секрет, иначе меня бы вмиг вышибли.
– Какая прелесть эти священники! – сказал я.
– С той поры у меня к ним веры нет. Однако я и без мужа справлялась неплохо.
– А как поживает ваш сын?
Улыбка ее пригасла:
– Что?
– Джонатан, кажется?
– Ах да, я не поняла… У него все хорошо. В последний год немного приболел, но сейчас ему лучше. У него уже двое детей, теперь помощи от меня будет больше. Ужасно хочу понянчить внуков.
Наш разговор перебила официантка, позвавшая начальницу сняться на общее фото.
– Ой, я всегда получаюсь ужасно, – отмахнулась миссис Гоггин. – Вечно у меня сердитый вид.
– Фотографию повесим на стену, – не отставала девушка. – Вы здесь столько оттрубили. Пойдемте, миссис Гоггин, без вас никак.
– Ну ладно, с этим разделаюсь – и на свободу. А ты сходи на встречу, Сирил. Только остерегайся. Больше ничего не скажу.
– Буду осторожен. А вам хорошего отдыха на пенсии, если вдруг сегодня уже не увидимся.
Я не ожидал, что миссис Гоггин чмокнет меня в щеку и одарит каким-то странным взглядом. Потом девушка утащила ее сниматься.
В понедельник, как договаривались, я прибыл в «Желтый дом». В уголке знакомец мой сидел спиной к залу, словно стараясь быть неприметнее.
– Я чуть не проглядел вас, Эндрю, – сказал я, усаживаясь напротив него. – Вы как будто от кого-то прячетесь.
– Вовсе нет. – Он рассмеялся и сделал заказ проходившему официанту. – Как дела, Сирил? Как там на работе?
– Всё отлично. – Минут двадцать мы обменивались обычными пустопорожними замечаниями, а затем я решил перейти к сути дела. – Позвольте вопрос? Извините, если он покажется глупым, но ваше приглашение меня удивило. Что это, дружеский жест или нечто иное?
Эндрю пожал плечами:
– Зависит от нашего желания. Мы же взрослые люди. И вроде бы ладим.
– Верно. Вы знаете, что я гей?
– Конечно. Иначе не пригласил бы вас.
– Ага. Значит, вы тоже гей? Я это допускал, но…
– Понимаете, я не люблю ярлыки. – Он чуть подался вперед. – Уж больно они категоричны.
– Ну да, в этом суть ярлыков. Называть вещи своими именами.
– Согласен. Но сейчас не пятидесятые годы. По-моему, от этого пора отказаться.
– Уточните, пожалуйста. Отказаться – от чего?
– От ярлыков.
– Понятно. Ладно.
– Расскажите о себе. Вы женаты или как?
– Нет. – Я решил не вдаваться в сложности правдивого ответа. – С какой стати? Говорю же, я гей.
– Это ничего не значит. У нас в парламенте кого только нет. Как говорится, в собаку кинь – в бисексуала попадешь.
– Да, молва доходила.
– Коль вы не женаты, вы с кем-то встречаетесь?
– Ни с кем особенно.
– А не особенно?
– Нет. – Я покачал головой. – Я вообще ни с кем не встречаюсь. Уже давно. Я долго жил с одним человеком, но семь лет назад он умер.
– Печально, печально. – Эндрю чуть отпрянул. – Можно узнать, что с ним случилось?
– На нас напали в парке. Я выжил. Он – нет. С тех пор вот хожу с костылем.
– Сочувствую. – Эндрю вернулся в прежнюю позу. Я понял, чего он опасался.
– Благодарю. Я по нему тоскую. Очень. Перед нами открывалось большое будущее, но его украли. Я уже примирился. Жизнь одна, и смерть одна. Знаете, о чем я сейчас подумал? Мне сорок девять лет, но в Ирландии это мое первое свидание с мужчиной.
– Вам под пятьдесят? – Эндрю слегка нахмурился и хорошо отхлебнул пива. – Я думал, вы моложе.
Он что, туговат на ухо?
– Нет, мне сорок девять.
– А по правде?
– В смысле?
– Заметно, что у вас давно не было свиданий. Понимаете, при знакомстве большинство мужчин убавляют себе возраст. Пожилые особенно. Если человек, с которым вы встречаетесь по объявлению, говорит, что ему далеко за тридцать, это означает перевалило на пятый десяток, но он надеется сойти за сорокалетнего. Самообман, конечно, ну да ладно. Когда вы сказали «сорок девять», я решил, что на самом-то деле вам под шестьдесят.
– Нет, мне сорок девять. Я родился вскоре после войны.
– Какой?
– Второй мировой.
– А-а.
– Ну не Первой же.
– Уж конечно. Сейчас вам было бы под сто.
– Не совсем.
– Но близко.
«Интересно, как он в школе успевал по истории?» – подумал я, однако спросил о другом:
– Вы часто встречаетесь по объявлению?
– От случая к случаю. Пару недель назад сговорился с одним парнем вроде бы девятнадцати лет, а он оказался моим ровесником. Приперся в майке группы «Блонди».
– У меня была такая, – сказал я. – А зачем вам понадобился этот якобы девятнадцатилетний?
– А что? – усмехнулся Эндрю. – Я еще не слишком старый для него.
– Ну это как посмотреть. Что у вас может быть общего с юнцом?
– А не надо ничего общего. Меня интересует не его умение поддержать беседу, но совсем другое.
Мне стало неуютно.
– Как-то странно все это, – сказал я. – Если вас тянет к молодым, зачем вы пригласили меня?
– Потому что и к вам меня тянет. Я любвеобильный.
– Понятно. – Господи, подумал я, все бы отдал, чтоб напротив меня сидел Бастиан, а не этот козел. – Вам самому-то сколько?
– Тридцать четыре.
– Это ваш истинный возраст?
– Да. Но когда я с кем-то встречаюсь, мне двадцать восемь.
– Вот как раз встречаетесь.
– Тут другое дело. Вы старше. Можно не молодиться.
– Ясно. У вас было много романов?
– Романов? – Эндрю пожал плечами. – Уже лет десять у меня совсем другие приоритеты.
– Какие именно?
– Слушайте, Сирил, я обычный человек, люблю потрахаться.
– Резонно.
