– Послушайте, Сирил, поймите меня правильно. Я не прочь творить благо для своих избирателей и страны. То есть это было бы, наверное, здорово. Но задали бы вы такой вопрос человеку другой профессии? Будь я учителем и заяви о своем желании занять кресло директора школы, вы бы сказали – молодец! Будь я почтальоном и скажи, что хочу стать начальником всей почтовой службы, вы бы восхитились моими амбициями. Разве в политике иначе? Почему я не могу просто взбираться к вершинам власти? Удастся сделать что-нибудь хорошее – прекрасно, не удастся – я получу кайф от своего высокого положения.
Я задумался. Доводы его казались нелепыми, однако найти в них изъян не получалось.
– Вы сознаете всю трудность задуманного? – спросил я. – Я о вашей склонности. Вряд ли Ирландия готова принять гея в роли министра, не говоря уже о председателе правительства.
– Как я уже сказал, я не наклеиваю себе ярлыки. И потом, есть всякие обходные пути.
Я кивнул, желая поскорее распрощаться, и тут вдруг меня осенило. Как будто вспыхнула лампочка.
– Можно вопрос? – спросил я.
– Да ради бога.
– У вас, часом, нет подруги?
Эндрю откинулся на стуле, явно удивленный.
– Конечно, есть, – сказал он. – Как не быть? Я привлекательный и в полном соку, у меня прекрасная работа.
– Значит, девушка есть, – сказал я, словно подводя итог. – И отсутствие ярлыков ее, как видно, ничуть не беспокоит.
– О чем вы?
– Она считает вас натуралом?
– Это личный вопрос, вам не кажется?
– Эндрю, вы пригласили меня на свидание. И вот я здесь. Поэтому, на мой взгляд, вопрос уместен.
Он секунду подумал и пожал плечами:
– Знаете, она ни о чем не спрашивала. А меньше знаешь – лучше спишь.
– О господи!
– Что?
– Еще скажите, что вы с ней собираетесь пожениться.
– Да, собираемся. В июле. Если карта ляжет, на свадьбу заполучу премьер-министра с женой.
Я рассмеялся:
– Ну вы ловкач! Но зачем, скажите на милость, вам жениться, если вы гей?
– Я уже сказал, я…
– Враг ярлыков, я помню. Но давайте одним ненадолго воспользуемся. Зачем вам жениться на несчастной девушке, если вы гей?
– Потому что мне нужна жена, – заявил он безапелляционно. – Этого ждут мои избиратели. Этого ждет партия. Без супруги и детей я ничего не добьюсь.
– А с ней-то как? – спросил я, сознавая, что не мне бы возмущаться. Но, справедливости ради, за двадцать один год после собственной свадьбы я никого не обманул касательно моей ориентации.
– Что – с ней? О чем вы?
– Вы готовы разрушить жизнь человеку, потому что вам не хватает смелости сказать о себе правду?
– Чем же это я ее разрушу? – Недоумение его казалось искренним. – Если все сложится, с государственным визитом мы с женой посетим Букингемский дворец, Белый дом и другие правительственные резиденции. По-вашему, это загубленная жизнь?
– Да, если рядом с вами нелюбимый человек.
– Но я люблю ее. Она расчудесная. И она меня любит.
– Ладно, поверю на слово.
– Не понимаю, чего вы так всполошились. Вас-то не заставляют на ней жениться.
– Верно. Каждому свое. Поступайте как знаете. Давайте закончим и пойдем отсюда.
– Понял, – улыбнулся он. – Ко мне нельзя. Но вы живете один, верно?
– Да, и что?
– Идем к вам?
– Зачем?
– А как вы думаете?
Я разглядывал его.
– Надеюсь, вы не рассчитывали провести со мной ночь?
– Нет, конечно. Уж не всю ночь. Пару часиков.
Я помотал головой:
– Спасибо, нет.
– Шутить изволите? – Он вправду растерялся.
– Ничуть.
– Но почему?
– Во-первых, мы едва знакомы…
– Ой, тоже мне причина!
– Возможно, не веская. Но у вас есть девушка. Виноват, невеста.
– Которая ни о чем не ведает.
– Нет, Эндрю. В эти игры я больше не играю.
– В какие?
– Я не хочу участвовать в обмане. И без того долго лгал и таился. На эту дорогу я уже не сверну.
Эндрю улыбнулся, убежденный в неотразимости своего обаяния:
– Не хочу на этом заострять внимание, Сирил, но вам якобы сорок девять, а мне всего тридцать четыре, и я преподношу вам себя на блюдечке. Неужели вы откажетесь от такой возможности?
– Боюсь, да. Сожалею.
Эндрю долго молчал, переваривая мой отказ, потом покачал головой и рассмеялся:
– Ладно, воля ваша. – Он встал. – Вечер пропал зазря. Вы профукали классное наслаждение, приятель, больше сказать нечего. Ко всему прочему, у меня огромный член.
– Рад за вас.
– Точно не передумаете?
– Абсолютно, не сомневайтесь.
– Вам же хуже. Однако имейте в виду, – Эндрю навис над столом, глядя мне в глаза, – если кому-нибудь расскажете о нашей встрече, я не только от всего откажусь, но еще привлеку вас за клевету.
– Клевета предполагает письменную форму, здесь уместнее слово «оговор». Что тоже неверно, поскольку я бы сказал правду.
– Да пошел ты! Не шути со мной, понял? У меня большие связи. Мигом вылетишь с работы.
– Ступай себе с богом, – сказал я устало. – Не собираюсь я никому ничего рассказывать. Все это просто недоразумение. Не беспокойся.
– Ладно. – Он надел куртку. – Смотри, я предупредил.
– Иди, иди.
Он ушел.
Заказав еще пива, из своего уголка я разглядывал посетителей бара, весело проводивших вечер. Ничего не меняется, думал я. Вообще ничего. По крайней мере, в Ирландии.
Настоящий Эвери
За месяц до окончания срока Чарльза помиловали, поскольку у него диагностировали неоперабельную опухоль мозга. Не желая возвращаться в одинокую квартиру в районе Болсбридж, он умолял меня позволить ему окончить свои дни в доме на Дартмут-сквер, где, по его невероятному заверению, он провел счастливейшие дни своей жизни. Я уже сорок лет там не живу, втолковывал я, но он считал, что просто упрямлюсь, и в результате я позвонил Алисе, дабы обрисовать ситуацию. За три года после пробной встречи в пабе «Герцог» отношения наши улучшились ненамного, но, к моей вящей радости, она тотчас дала согласие, не упустив прекрасную возможность лишний раз напомнить: Чарльз был очень добр к ней, когда я сбежал со свадьбы, унизив ее перед родными и друзьями и бросив ее, беременную, на произвол судьбы.
