– Я не робею. – Собравшись с духом, я решил выложить все, и будь что будет. – И девушка у меня есть, не беспокойтесь. Но я ее не хочу, вот в чем вся штука. Понимаете, я думаю не о девушках. О парнях.
Повисло долгое молчание. Не смея поднять глаз, я уставился на ковер, истертый сотнями пациентов, что сидели здесь до меня и в волнении, горе или унынии туда-сюда возили ногами. Молчание все длилось, и я испугался, что от потрясения доктор Доуриш умер и теперь на моей совести еще один покойник. Но вот я услышал, как кресло отъехало от стола, и, подняв взгляд, увидел, что врач подошел к шкафчику, с верхней полки которого взял какой-то пакетик. Потом он запер дверцу и вернулся на свое место, положив загадочную упаковку на стол.
– Во-первых, не считайте свой недуг уникальным, – сказал доктор Доуриш. – От эпохи Древней Греции до наших дней им перестрадала уйма юношей. Извращенцы, выродки и психи существуют с незапамятных времен, поэтому не мните себя кем-то особенным. Есть такие места, где этим никого не удивишь. Но вот что запомните накрепко, Тристан: ни в коем случае нельзя идти на поводу у мерзких желаний. Вы достойный ирландский юноша, добрый католик… вы же католик, правда?
– Да, – сказал я, хоть не исповедовал никакой веры.
– Молодчина. К несчастью, на вас свалилась ужасная болезнь. Она выбирает свои жертвы наугад, без всякой видимой причины. Но даже на секунду не допускайте мысли, что вы – гомосексуалист, поскольку это не про вас.
Услышав страшное слово, запретное в приличном обществе, я слегка покраснел.
– Да, гомосексуалисты есть во всем мире. Их полно в Англии. Пруд пруди во Франции. Я не бывал в Америке, однако, думаю, и там их предостаточно. Навряд ли их часто встретишь в России и Австралии, но там, наверное, какая-нибудь своя гадость имеется. Но вот что хорошенько запомните: в Ирландии гомосексуалистов нет. Возможно, вы себе втемяшили, что вы – голубой, но это просто-напросто ошибка. Вы ошиблись.
– Всё не так просто, доктор, – сказал я осторожно. – Я вправду считаю, что со мной это случилось.
– Вы меня не слышите, что ли? – Врач улыбнулся, словно перед ним сидел законченный недоумок. – Только что я сказал вам, что в Ирландии гомосексуалистов нет. И если у нас их нет, как, скажите на милость, вы можете им быть?
Я задумался, стараясь ухватить его логику.
– Почему вы решили, что вы из этих? – спросил врач. – Из гомиков то есть.
– Все очень просто: меня тянет к мужчинам, во всех смыслах.
– Но это еще не превращает вас в гомосексуалиста. – Доктор Доуриш решительным жестом отмел мой довод.
– Вот как? – Я растерялся. – Я думал, превращает.
– Отнюдь нет. – Врач покачал головой. – Вы слишком много смотрите телевизор, вот и все.
– У меня нет телевизора.
– А в кино ходите?
– Хожу.
– Часто?
– Обычно раз в неделю.
– Этого уже хватит. Какой последний фильм смотрели?
– «Элфи».
– Я не видел. Хороший?
– Мне понравился. А вот Мэри-Маргарет сочла картину мерзкой и сказала, что Майклу Кейну должно быть стыдно за роль подонка без капли самоуважения.
– Кто такая Мэри-Маргарет?
– Моя девушка.
Доктор Доуриш рассмеялся и раз-другой пыхнул трубкой, от чего в чашке то появлялся, то гас огонек.
– Вы сами-то себя слышите, Тристан? Раз у вас девушка, никакой вы не гомосексуалист.
– Но она мне не нравится. Всех осуждает, всё критикует. Вечно указывает, что мне делать, командует мной, как собакой. Она никогда не казалась мне красивой. Я ни разу не вообразил ее голой. Когда мы целуемся, я боюсь, что меня вырвет. Иногда я мечтаю, чтобы она кого-нибудь встретила и бросила меня, пусть кто-нибудь другой ее целует. И потом, от нее пахнет неприятно. Говорит, часто мыться – признак гордыни.
– Вы далеко не одиноки в этаком впечатлении о женщине. – Доктор Доуриш пожал плечами. – Я сбился со счету, сколько раз мне хотелось чего-нибудь плеснуть в вечернее какао миссис Доуриш, чтоб утром она не проснулась. А мне это легче легкого. Выпишу рецепт на отраву, и ни один суд на свете не подкопается. Однако все это не делает меня гомосексуалистом, правда? С какого черта? Мне нравятся Джуди Гарленд, Джоан Кроуфорд, Бетт Дейвис, я не пропускаю их фильмы.
– Я хочу, чтобы это закончилось! – досадливо вскрикнул я. – Чтоб я больше не думал о мужчинах и стал как все!
– Так ради этого вы ко мне и пришли. Могу вас обрадовать: вы не ошиблись адресом, я сумею вам помочь.
– Правда? – с надеждой спросил я, чуть воспрянув духом.
– Не сомневайтесь. – Доктор Доуриш кивнул на пакетик: – Вскройте его, будьте любезны.
Я исполнил приказ, и на ладонь мою выпал шприц, снабженный иголкой длиной с указательный палец.
– Знаете, что это?
– Да, шприц.
– Умница. Доверьтесь мне, хорошо? Дайте-ка шприц и пересядьте на кушетку.
– Вы сказали, она не для пациентов.
– Для выродков я делаю исключение. Так, снимите брюки.
Меня беспокоило, что будет дальше, однако я спустил брюки к лодыжкам и сел на кушетку. Врач подошел ближе, шприц в его руке не сулил ничего хорошего.
– Снимите трусы, – велел доктор Доуриш.
– Может, не надо?
– Делайте, что сказано, иначе я не смогу вам помочь.
Я боязливо помешкал, но затем подчинился его требованию и, пряча глаза, от пояса голый опять уселся.
– Так, я буду называть всяких людей, и мы посмотрим, какой отклик они у вас вызовут, договорились?
– Хорошо.
– Бинг Кросби, – сказал врач.
Я не шелохнулся, но, глядя перед собой, припомнил тот вечер, когда мы с Мэри-Маргарет пошли в кинотеатр «Адельфи» на Эбби-стрит, где опять крутили «Высшее общество»
[29]. Подруга моя посчитала фильм отвратительным. Какой же надо быть потаскухой, возмущалась она, чтобы бросить одного мужчину, спутаться с другим, а в день свадьбы с ним вернуться к первому! Никаких моральных устоев! Уж она-то не такая!
– Ричард Никсон, – произнес врач, и я скривился. Прошел слух, будто в 1968 году Никсон намерен баллотироваться в президенты, но я надеялся, что этого не случится. Стоило увидеть его рожу в утренней газете, как у меня пропадал аппетит. – Уоррен Битти, – услышал я и даже вспыхнул.
Я просто обожал этого актера, с тех пор как увидел его в паре с Натали Вуд в фильме «Великолепие в траве»
[30]. А годом раньше я был одним из первых в очереди на киносеансы «Обещай ей что угодно» в «Карлтоне». Однако я не смог насладиться воспоминанием, ибо меня вдруг пронзила боль, я вскочил и, запутавшись в спущенных штанах, рухнул на пол, корчась и хватаясь за промежность. Когда я осмелился убрать руки, на мошонке виднелось ярко-красное пятнышко, которого прежде там не было.
