– Хотелось есть, – сказал Игнац, избегая наших взглядов. – И вот так я добывал себе на пропитание.
Наркотики он стал принимать лишь потому, что они помогали скоротать тягучее время до вечера, когда в барах появлялись клиенты. Днем маясь бездельем, он с такими же продажными парнями торчал в кофейнях и, болтая ни о чем, покуривал травку, а потом перешел на тяжелые наркотики. Бастиан сразу взял дело в свои руки – отвез Игнаца в клинику, где его хорошенько прочистили. Теперь он буквально светился здоровьем, да и нрав его заметно улучшился.
После переезда Игнаца к нам я лишь однажды столкнулся с его сутенером в охотничьей шляпе. Недели две назад мы договорились, что я встречу парня с работы, потом мы зайдем за Бастианом и все вместе поужинаем. Мы с Игнацем вышагивали вдоль канала Сингел, и я любовался его пружинистой походкой.
– Расскажи об Ирландии, – попросил он, впервые проявив интерес к моей родине.
– Что ты хочешь узнать?
– Какая она? В ближайшее время туда съездить не собираешься?
– Ой, нет. – Прошло семь лет, но я содрогнулся при мысли о том, что я там натворил. – Вряд ли когда-нибудь вообще.
– Если вдруг надумаешь, возьмешь меня с собой? Мне интересно.
– Я же только что сказал, что не хочу туда возвращаться. Никогда.
– Врешь, голос тебя выдает. Ты бы очень хотел побывать дома.
– Мне там нечего делать. Друзья, родственники… меня к себе близко не подпустят.
– Почему? Что такое ужасное ты совершил?
Я не видел причин скрывать правду.
– Двадцать лет я лгал своему лучшему другу – не признавался, что люблю его, а потом женился на его сестре и сбежал со свадебного застолья, даже не попрощавшись.
– Черт! – Игнац прикусил губу, стараясь не засмеяться. – Паршиво.
– Еще как. Кроме того, в Дублине Бастиан не найдет клинику, заинтересованную в его исследованиях.
– В Ирландии нет венерических болезней, что ли? – хихикнул Игнац. Несмотря на весь свой опыт, он оставался мальчишкой.
– Полно. Но мы делаем вид, что их не существует, об этом никто не говорит. Вот так заведено в Ирландии. Если что-нибудь подцепил, идешь к врачу и получаешь укол пенициллина, а на обратном пути исповедуешься в грехах священнику.
– Да не может такого быть! – не поверил Игнац.
Я хотел привести еще факты, но он вдруг встал как вкопанный, и я только шагов через пять сообразил, что его нет рядом.
– Чего ты? Что случилось? – спросил я, а затем увидел знакомую огромную фигуру в пальто с меховым воротником и неизменной охотничьей шляпе. Я подумал, не спрятаться ли нам в ближайшую подворотню, но бугай нас уже заметил и расплылся в широченной улыбке. Через мгновение он тискал в объятьях своего бывшего подопечного, замершего, точно кролик перед удавом.
– А я уж решил, ты утоп в Амстеле, – сказал мужик. – Обдолбался, думаю, сверх меры и лишил меня удовольствия самому спихнуть его в реку. Либо, думаю, сбежал с каким-нибудь нефтяным магнатом, позабыв о своем благодетеле.
Игнац беззвучно открыл рот; я видел, что он перепуган насмерть, и толкнул его себе за спину.
– Мы спешим, – сказал я.
– А это еще кто? – Мужик смерил меня взглядом, насмешливым и злобным. – Кажись, мы не встречались? Меня зовут Дамир.
Он протянул мне огромную лапу и я, не желая конфликта, неохотно ее пожал.
– У нас дела, – сказал я.
– Дела, они у всех, – ухмыльнулся мужик. – Однако представьтесь. Я-то представился. Соблюдайте приличия, дружище.
– Сирил. Сирил Эвери.
– Что ж, Сирил, позвольте вопрос: вы капиталист или коммунист?
Я нахмурился, не понимая, что он затеял.
– Пожалуй, ни то ни другое.
– Стало быть, капиталист. Почти все мы капиталисты, но боимся себе в том признаться. В первую очередь заботимся о себе – такова природа капитализма. Но, покупая услугу или товар, мы за них платим производителю. Вам это, конечно, известно?
– Игнаца я не покупал. – Я даже не стал притворяться, будто не понимаю, к чему он клонит. – И он не товар. У нас не времена рабства.
– Ой ли? – усмехнулся сутенер. – Жаль, не могу согласиться. – Он снова меня оглядел, а потом обратился к Игнацу, и голос его стал жестче: – Где пропадал все это время? Ты хоть представляешь, сколько денег я на тебя ухлопал?
– Я тебе ничего не должен, – сказал Игнац.
– Если ты сам находишь клиентов, это еще не значит…
– Никого я не нахожу. Уже давно. Я этим больше не занимаюсь.
– Кто тебе сказал? – нахмурился сутенер.
– Что?
– Что ты этим больше не занимаешься. Ты так говоришь, словно вправе сам это решать.
– Так оно и есть, – сказал Игнац, в ответ мужик лучезарно улыбнулся. Со стороны могло показаться, что мы закадычные друзья. – Я с тобой за все расплатился. И теперь хочу завязать.
– А я вот хочу дом на Багамах и Бо Дерек
[45] под боком. Но живу в захудалой квартирке возле Эразмус-парка и сплю с бабой, на которую у меня встает только в полной темноте, когда не видно ее страшной рожи. Ты все еще работаешь на меня, Игнац. Я тебе сообщу, когда работа закончится.
– Она уже закончилась, – сказал я.
Улыбка его угасла.
– А ты, пидор, заткнись на хрен. – Бугай ткнул меня пальцем в плечо. – Это наше с ним дело…
– Что бы там ни было, траты ваши уже окупились. – Я повысил голос, сердце мое колотилось. – Он больше не хочет этим заниматься, понятно? Вокруг полно других парней, которых вы сможете использовать. – Я сбавил тон, надеясь пробиться к его душе, если она имелась. – Оставьте его в покое. Он хочет жить по-новому.
– Других-то парней полно, да не таких красавцев. – Сутенер погладил Игнаца по щеке. – Поймите и меня, Сирил. Вы с ним забавлялись три месяца, а значит, должны мне… – Он уставился на канал и, шевеля губами, пытался подсчитать. – Нет, надо на бумаге, арифметика в уме никогда мне не давалась. Вот что, я все подытожу и представлю вам счет. Не бойтесь, лишнего не запрошу.
– Между нами ничего нет, – сказал Игнац. – Я просто живу у него.
– Думаешь, я поверю? – рассмеялся Дамир. – Не будем валять дурака. Скажи, тебе нравится жить с ним?
– Да.
– Хочешь, чтоб так оно и продолжалось?
– Да.
– Чудненько. Никаких возражений. Я рад, что всё прекрасно устроилось. Но привилегию надо оплатить. Ты все же мой, а не его. За вами, Сирил Эвери, должок. А по долгам следует платить. Такова природа капитализма.
