– Чтоб вы сдохли, спидоносы сраные! – орала эта баба, еще заставшая, вероятно, Великую депрессию. В голосе ее было столько злобы, что прохожие останавливались и смотрели на нас.
Я бы держался подальше от этих мест, но Алекс, приятель и коллега Бастиана, не ведавший о том случае, заказал столик именно здесь.
Я постарался изгнать неприятное воспоминание, тем более что Кортни, жена Алекса, была жутко расстроена – нынче ее обошли с продвижением по службе. Они с Алексом были уверены, что должность достанется ей, и теперь ужин, замышлявшийся как торжество, превратился в этакие поминки.
– Наверное, я уволюсь. – Кортни понуро ковыряла вилкой еду, к которой почти не притронулась. – Займусь чем-нибудь полезным. Стану нейрохирургом или мусорщиком. Все строилось на том, что я буду ведущим корреспондентом в Белом доме, и что теперь? Столько сил вгрохано на нужные связи. А эта скотина отдает место парню, который в газете меньше года и без шпаргалки не скажет, кто у нас министр сельского хозяйства. Ужасная несправедливость, вот что это такое.
– И я не знаю, кто заведует сельским хозяйством, – признался Алекс.
– Тебе это не нужно, ты не репортер, – сказала Кортни и, разумеется, тихо добавила: – Ричард Линг, вот кто.
– Ты с редактором говорила? – спросил я.
– А то. Правда, это больше походило на свару: ор, мат-перемат – в общем, от души. Кажется, я чем-то швырнула.
– Чем?
– Цветочным горшком. В стену. И тем самым дала повод сказать, что для такой ответственной должности я недостаточно владею собой.
– Почему он так решил? – рискуя жизнью, пошутил Бастиан.
– Ничего смешного! – Кортни ошпарила его взглядом. – Он даже не смог привести вескую причину моего отвода. Вернее, мог, но не стал. А я-то знаю, в чем дело. На него надавили из Белого дома. Меня там не хотят. Свита Рейгана считает меня несносной. Невероятно, что он сдался, вот и все. Что стало с журналистской порядочностью?
– Бывает, трудно поверить во что-то ложное, – сказал Алекс.
– Но здесь-то одна правда. Все так и есть. Я это в лоб ему сказала, и он не смог возразить. Даже прятал глаза, говнюк. Только мямлил, что, мол, вынужден поддерживать отношения с власть имущими, а потом заткнулся.
– А какой он, Рейган? – спросил Бастиан. В отличие от меня, он интересовался политикой и ежедневно читал газеты. – На самом деле такой тупица, как о нем говорят?
– Вовсе нет, – покачала головой Кортни. – Тупицы не становятся президентами Соединенных Штатов. Возможно, он не так умен, как его предшественники, но далеко не дурак. И в чем-то очень смекалист. Он знает, что делает. Обаятельно выбирается из сложных ситуаций. За это народ его любит. И все ему прощает.
– Я даже не могу представить, что вдруг встретился с Рейганом, – сказал я. – Весь мой опыт исчерпывается случаем, когда пресс-секретарь ирландского премьер-министра расквасил мне нос. Меня выручила парламентская буфетчица.
– А чем ты так не угодила Рейгану? – спросил Бастиан, еще не слышавший эту историю.
– Наверное, не стоит это ворошить, – тихо сказала Кортни. – Я просто выпускаю пар, а вам с Алексом ни к чему говорить о работе.
– Какое отношение это имеет к нашей работе? – удивился Бастиан.
– На пресс-конференции Кортни спросила президента, что он думает об эпидемии СПИДа, – пояснил Алекс, – а журналистам строго-настрого запретили касаться этой темы.
– И что он ответил?
– Ничего. Сделал вид, будто не слышал моего вопроса.
– Может, и вправду не слышал, – сказал я. – Возраст-то преклонный. Кажется, ему под восемьдесят.
– Все он слышал.
– Он включил слуховой аппарат?
– Слышал все прекрасно!
– Может, не вставил батарейки?
– Сирил!
– И что, он просто игнорировал вопрос? – спросил Бастиан.
– Посмотрел на меня и чуть усмехнулся, как обычно бывает, когда мысли его совсем о другом и ты понимаешь, что сейчас он бы охотнее оседлал лошадку на своем ранчо в Вайоминге, а не стоял тут перед кучкой репортеров. Потом он ткнул пальцем в кого-то из «Вашингтон пост», и его спросили о навязшем в зубах деле Иран-контрас
[47]. Но мой-то вопрос был гораздо острее. Об этом почти не пишут.
– Знаешь, тут Рейган нам не помощник, – сказал Алекс. – Через полтора года выборы, в Белый дом придет Дукакис, или Джесси Джексон, или Гэри Харт. Вот тогда будет больше шансов, что нас услышат. Рейган терпеть не может геев, это всем известно. Он даже не хочет признать, что они существуют.
– Общество не одобряет такой образ жизни, и я тоже. – На мой взгляд, я очень похоже изобразил американского президента. Только сейчас я заметил, что за соседним столиком на нас брезгливо косятся.
– К черту общество! – сказала Кортни. – Что оно для нас сделало?
– Маргарет Тэтчер говорит, общества нет вообще, – поделился я. – Мол, есть только индивиды, объединенные в семьи.
– Да пошла она! – отмахнулась Кортни.
– Вот что интересно: до того как заняться политикой, Рейган долго работал в кино и на телевидении, – сказал Бастиан. – А ведь там полно гомосексуалистов.
– Наверное, он не умел их распознать, – предположил Алекс. – Говорят, актер Чарлтон Хестон знать не знал, что Гор Видал написал о любви между Бен-Гуром и Мессалой
[48]. Думал, они просто друзья еще с иерусалимского детсада. Вероятно, и Рейган был в неведении. Неужели к нему никто не приставал?
В этот момент я пригубил бокал и чуть не прыснул вином на стол. Дама за соседним столиком презрительно покачала головой, а муж ее произнес, громко и напористо:
– Воистину великий американец!
– И про Рока Хадсона
[49] президент не знал? – спросил Бастиан, не замечая реакции наших соседей. – Ведь они, кажется, были друзья?
– Дружили долго, но, когда Хадсон умер, Рейган не проронил ни слова, – сказал Алекс. – Видимо, он считает, что болезнь косит только гомосексуалистов, а это совсем неплохо. Первый случай в Америке был зафиксирован шесть лет назад, но президент словно воды в рот набрал. На публике он ни разу не произнес «ВИЧ» и «СПИД».
