– Теперь я люблю тебя еще больше, – сказал Макс. Он завел мотор, и они тронулись в путь.
Глава 27
Суббота, 7 октября 2017 года
Эрика понимала, что ей снится сон. Впервые она сознавала, что спит и видит себя во сне…
Она была в своем родном городе в Словакии. День клонился к вечеру. Жара немного спала, заходящее солнце светило ей прямо в глаза. Она козырьком приставила ладонь ко лбу, отгораживаясь от золотистых лучей, и чуть впереди перед собой увидела девочку, бежавшую по большой бетонированной площадке. Девочка остановилась и обернулась, улыбаясь. Она была не старше одиннадцати-двенадцати лет. Босая, в голубом летнем платье из тонкой материи, заляпанном грязью и пятнами от травы. Длинные светлые волосы заплетены в косу; черты лица красивые, выразительные. Сначала Эрика решила, что это ее сестра Ленка или племянница Каролина, но это была другая девочка, девочка, которую в последние годы она часто рисовала в своем воображении. Эрика ощущала боль во всем теле и отечность в лице, но когда она потрогала себя, оказалось, что кожа у нее молодая и гладкая, а белокурые волосы длинные и стянуты на затылке в хвостик.
Все так же улыбаясь, девочка поманила за собой Эрику, затем отвернулась и побежала. Солнце опустилось за большое здание, которое высилось напротив, и теперь Эрика разглядела, что они находятся на большой плоской крыше городского театра. Девочка подошла к краю крыши и села, спустив ноги. Внизу лежала городская площадь, вымощенная серо-белыми плитами, которые образовывали мозаичный узор. В центре у фонтана резвились дети. Площадь окружали красивые здания. Покрашенные в пастельные тона голубых, зеленых и розовых оттенков, они выглядели почти съедобными, как сахарные украшения на роскошном торте. Эрика и Ленка часто играли на крыше этого театра, который строился почти все годы их детства. Она дошла до края крыши и коснулась волос девочки, которые искрились на солнце.
– Мама, смотри, как я сейчас прыгну, – сказала девочка.
– Нет! – вскричала Эрика, но девочка, ухватившись за края свеса, уже оттолкнулась и устремилась вниз, к площади. Ее руки и ноги трепыхались в воздухе, волосы струились за плечами.
Эрика шагнула на самый край и глянула вниз. До земли восемьдесят футов
[23] – головокружительная высота. Однако она не увидела на мозаичных плитах площади тела разбившейся девочки. Слышались только смех играющих детей и журчание воды в фонтане. Эрика обыскала взглядом площадь и нашла девочку. Та, целая и невредимая, плескалась в фонтане и махала ей рукой.
– Мама… она назвала меня мамой, – произнесла Эрика. Она сознавала, что это сон, но, словно наяву, ощущала, как слова сорвались с ее языка, чувствовала запах лета. А эта девочка, ее улыбка… в ее лице сочетались черты Марка и самой Эрики.
Это был тот самый ребенок – та самая девочка, которую Эрика решила не сохранять. И хотя она знала, что скоро проснется, ей хотелось насмотреться на нее, столько всего ей сказать. Золотистый свет затуманился, глаза ее наполнились слезами, и из груди вырвался судорожный всхлип. Эрика поспешила к люку, что вел с крыши. Ей хотелось попросить у девочки прощения, обнять ее. Она торопливо спускалась по бетонной лестнице. Недостроенный театр оставался таким, каким она помнила его с детства, когда играла на стройке.
Эрика вышла на площадь, но оказалось, что теперь уже зима. Землю укрывал слой снега в фут толщиной, работала рождественская ярмарка. Эрика обернулась. Теперь театр был достроен, окна застеклены, на здании висела афиша рождественского представления. Она повернулась к фонтану. Тот был накрыт деревянным помостом, и на нем разместили вертеп. Рядом высилась огромная елка. Девочка, в ярко-красном зимнем пальто, стояла возле вертепа. Перед Эрикой встала группа людей, заслоняя вертеп. Она принялась проталкиваться через них.
– Я здесь! Мама здесь! – крикнула она, но ее голос потонул в шуме и гвалте толпы. Заиграла рождественская песенка «Холодною зимою»
[24]. Толпа немного расступилась, и Эрика снова увидела девочку. Та растерянно озиралась по сторонам. Эрика протиснулась между веселящимися людьми, которые пили глинтвейн, и подошла к вертепу. Девочка, надев на голову капюшон своего красного пальто, теперь стояла спиной к Эрике.
– Не волнуйся, я здесь. Мама здесь, – сказала Эрика. Но когда она обняла девочку за плечи, пальто в ее руках смялось. Внутри него было пусто. Эрика крепче стиснула его, но в руках у нее было только пустое красное пальто. Она поднесла его к лицу, вдохнула, но от пальто исходил лишь запах антисептика. Все вокруг стало блекнуть – площадь, рождественская ярмарка, музыка, аромат горячей еды, – сменяясь холодным оцепенением.
Эрика открыла глаза. Обстановка маленького отгороженного больничного закутка постепенно обретала четкость. Боли она не чувствовала, лежала на мягкой постели и словно парила в воздухе. Зрение обострялось, слух начал улавливать традиционные шумы отделения неотложной помощи: топот снующих мимо шагов, тихие голоса, шуршание занавесей, дребезжание таблеток на подносе. Несколько минут она приходила в себя. Дыхание было тяжелым, из глаз текли слезы. Эрика понимала, что ей снился сон, но она была шокирована изощренностью собственного подсознания.
Занавеска отодвинулась, и в закуток вошла маленькая женщина-врач, наверно, не выше четырех футов
[25] ростом. У нее были седые волосы, суровое лицо, она выглядела утомленной. Единственным цветовым пятном в ее внешности был ярко-розовый стетоскоп, висевший у нее на шее.
– Как самочувствие? – осведомилась она, снимая со спинки ближайшей к двери койки планшет с историей болезни.
Эрика поднесла к лицу руку, отерла с подбородка слезы.
– Это вы мне скажите, – прохрипела она и затем увидела на тыльной стороне ладони иголку от капельницы. – Черт, а это еще что?
– Морфин, – ответила доктор, листая записи.
Эрика заметила, что ее вторая рука в гипсе от ладони до локтя.
– У вас перелом правой кисти, сломано одно ребро, и, скорее всего, по окончании действия болеутоляющих средств вы начнете ощущать последствия хлыстовой травмы шеи. У вас также глубоко рассечен лоб над левым глазом. Но у меня громадный опыт накладывания хирургических пластырей, так что рубец сформируется по линии брови.
Эрика поднесла руку к шее, скованной фиксирующим воротником.
– Где я? – сипло спросила она, не узнавая собственный голос, и тронула свое лицо. Прикосновения она не почувствовала, но на ощупь кожа была вздутой и бесформенной.
– В больнице «Юниверсити-Колледж», в Лондоне.
– Я знаю, где находится «Юниверсити-Колледж».
