— Почему я здесь?
С каждым мигом он все больше сливается с океаном. Поверх рубашки теперь накинута коричневая кожаная туника, на шее стянутая потрепанным черным шнурком. Сверху до колена ноги обтягивают штаны, а снизу — высокие коричневые сапоги. На ремне, что пересекает грудь от плеча до талии, висит длинная сабля, а кинжал спрятан за спиной, подальше от чужих глаз. Я до сих пор чувствую на нем запах крови Мейв.
— Ты кажешься довольно опытной, — говорит Элиан. — Сама-то не догадываешься?
За его спиной непоколебимые стражи — Кай и Мадрид. Меньше суток на корабле, а я уже знаю, кому принц доверяет больше всех. То есть знаю его величайшую слабость.
— Я думала, принцам нравится спасать девиц в беде.
Элиан смеется, на красивом лице сверкают белоснежные зубы.
— Так ты теперь девица? Забавно, ибо ты точно не была на нее похожа, когда пыталась прорваться мимо меня, чтобы убить сирену.
— Разве люди на этом корабле не убивают сирен?
— Как правило, не голыми руками.
— Не каждому нужны волшебные ножички, чтобы делали за него грязную работу.
— Не каждый может говорить на псариине.
Я скромно улыбаюсь, отлично справляясь с ролью:
— У меня талант к языкам.
— Судя по твоему мидасану, отнюдь.
— У меня талант к интересным языкам, — исправляюсь я, и зеленые глаза Элиана сужаются.
— А как насчет твоего родного языка? — спрашивает он.
— Он лучше.
— В смысле?
— Больше мне подходит.
— Страшно представить, что это значит.
Элиан проходит мимо меня и прижимает ладонь к вероятной темнице, и я почти чувствую, как леденеют его пальцы, скользящие по холодному стеклу куба. Сирена во мне изнывает от желания ощутить кожей этот привычный холод. Но человек во мне содрогается.
— Где твой дом? — спрашивает Элиан.
Он стоит спиной ко мне, но в отражении я вижу, как шевелятся его губы. Он смотрит на себя, избегая моего взгляда, и на секунду мне кажется, что и вопрос он задает не мне, а самому себе. Принц, который не знает, на какое королевство претендовать. Затем Кай прокашливается, и Элиан поворачивается — в этот миг лицо его сияет.
— Ну так?
— Не думала, что меня будут допрашивать.
— Разве клетка тебе не подсказала?
— Я не видела клетки. — Я вытягиваю шею, заглядывая ему за спину, будто и не заметила свою скорую темницу. — Должно быть, ее перекрыло твое обаяние.
Элиан качает головой, скрывая расплывающуюся улыбку.
— Это не просто клетка, — говорит. — Я создал ее, когда только ступил на этот путь, задолго до того, как понял свою ошибку. Создал, чтобы удержать Морскую королеву. — Он выгибает бровь. — Как думаешь, тебя она удержит?
— Собираешься бросить меня в клетку?
— Если только не скажешь, откуда ты. И почему покинула дом.
— Это был не мой выбор.
— Как ты оказалась посреди океана без корабля?
— Меня бросили.
— Кто?
Я без колебаний отвечаю:
— Все.
Элиан со вздохом откидывается на куб и упирается ступней в стекло. Он взвешивает мои тщательно подобранные слова, мысленно их прокручивая, словно штурвал корабля. Мне не нравится воцарившаяся тишина и тяжесть его молчания, накрывшая комнату. Как будто воздух жаждет услышать голос принца, прежде чем вновь стать легким и пригодным для дыхания. И я тоже жду, когда Элиан заговорит, пытаясь предугадать его следующий шаг. Невыносимо знакомая ситуация. Сколько раз я замирала перед матерью, кусая язык, пока она решала, как мне жить? Что делать, когда убивать, кем быть? Конечно, странно наблюдать, как мою судьбу обдумывает человек, но совсем не странно ждать, когда этот выбор сделает кто угодно другой, кроме меня.
Под завесой моей лжи сокрыта правда. Меня действительно бросили, и теперь я на корабле с людьми и умру, если они узнают, кто я. А где-то в океанских глубинах моя мать правит королевством, которое должно принадлежать мне, и коли кто спросит, куда я пропала, она наплетет любую чушь, лишь бы меня поскорее забыли. Загарпунена проплывающим мимо моряком. Убита простой русалкой. Влюбилась в человеческого принца. Это превратит память обо мне скорее в шутку, чем в легенду, и преданность моего народа растает так же быстро, как тело Мейв.
Я стану никем. Без ничего. Умру ничтожеством.
Я смотрю на свою ракушку, по-прежнему висящую на шее Элиана, и не сомневаюсь, что, прижав ухо к красной кости, услышу пульсацию океана и смех матери.
Я с отвращением отворачиваюсь.
— Через три дня мы причалим к Эйдиллиону. — Элиан отстраняется от стекла. — Тогда я и приму решение.
— А до этого?
По его лицу медленно расползается улыбка, и принц отступает, являя мне клетку во всей красе.
— А до этого…
Повинуясь невысказанному приказу, Мадрид хватает меня за локоть. На второй руке сжимаются пальцы Кая. Я дергаюсь, но хватка их смертельна. Миг — и меня, подняв с пола, волокут к клетке. Я извиваюсь, но тщетно.
— Отпустите! — требую и неуклюже пытаюсь их оттолкнуть, но парочка буквально расплющивает меня своими телами с двух сторон, не оставляя места, чтобы дышать или двигаться. Я запрокидываю голову и дергаюсь все отчаянней, разъяренная отсутствием контроля. Как же я сейчас хрупка и слаба! Будь я сиреной, могла бы одним махом разорвать их пополам. Я скалю зубы и щелкаю ими в воздухе, лишь чуть-чуть не дотянувшись до уха Кая. Он и бровью не ведет. Я и впрямь такая бессильная, какой себя чувствую.
Добравшись до клетки, они бросают меня внутрь, будто я невесомая. Я тут же вскакиваю, но, когда подбегаю к двери, уже упираюсь ладонями в стену. Пальцы скользят по поверхности, и я понимаю, что это не стекло, а прочный хрусталь. Я безжалостно бьюсь в него. Элиан по ту сторону скрещивает руки на груди. Мое человеческое сердце гневно колотится о ребра — сильнее, чем кулаки по тюремной стене.
Я обвиняющее тычу в принца пальцем:
— Ты хочешь оставить меня здесь до Эйдиллиона?
— Я хочу оставить тебя за бортом, — признается он, — но не могу заставить тебя пройтись по доске.
— Благородство не позволяет?
Элиан шагает к ближайшей стене и отодвигает одну из занавесей, за которой спрятан круглый переключатель.
— Мы давным-давно потеряли доску, — говорит и добавляет, понизив голос: — Тогда же я утратил и благородство.
Затем поворачивает выключатель, и мир захватывают тени.
* * *
В хрустальной клетке есть только ночь. Меня окутывает влажная тьма, и, хотя куб кажется непроницаемым, я чувствую запах сырого воздуха из внешнего мира. Время от времени кто-нибудь приносит еду, и мне даруют редкие минуты под светом фонаря. Он почти ослепляет, и когда я перестаю щуриться, фонарь уже гасят, а мои чувства всецело обращаются к подносу с рыбой. Вкус не сравнить с солоноватыми белыми акулами, но я и это проглатываю за секунды.
