— Мадрид сказала, в Пагосе ты собираешься сдать Райкрофта.
— За его голову давно назначена награда. Но во всех королевствах слишком ценили услуги ксапрарцев, чтобы вдруг на них напасть. Теперь же, когда мы разбили их, Райкрофт наверняка в розыске. К тому же в случае чего он станет дополнительным рычагом воздействия на пагосского короля, чтобы он пустил нас на гору и позволил забрать кристалл и со всем покончить.
Лира откидывается назад, чтобы мы были на одном уровне. Сегодня ее волосы как никогда непослушны, и ветер от надвигающегося шторма совсем не помогает. Пряди лезут ей в глаза, скользят по губам, по веснушкам на бледных щеках. Приходится стиснуть кулаки, чтобы справиться с желанием протянуть руку и убрать с ее лица своенравный локон.
— Ты и правда так сильно ненавидишь сирен? — спрашивает Лира.
— Они нас убивают.
— А ты убиваешь их.
Я сдвигаю брови:
— Это другое. Мы так поступаем, чтобы выжить. Они — потому что жаждут нашей смерти.
— То есть это месть?
— Это расплата. — Я выпрямляюсь. — Вряд ли сирены могут как-то оправдаться. Не заключать же с ними мирный договор, как с другими королевствами.
— Почему нет?
Отстраненный голос Лиры заставляет меня задуматься. Ответ должен прийти быстро и легко: потому что они чудовища, потому что убийцы, потому что есть еще тысяча причин. Но ничего такого я не говорю. Если честно, мне и в голову не приходила мысль, что все необязательно должно закончиться смертью. Из всех возможных вариантов я никогда не думал о мирном. А выпади такой шанс, воспользовался бы я им?
Лира на меня не смотрит, и я терзаюсь, не в силах разгадать выражение ее лица.
— Откуда твои сомнения? — спрашиваю я. — Я думал, что Морская королева отняла у тебя все и с помощью кристалла Кето ты хочешь закончить войну. Хочешь отомстить за родных так же сильно, как я — за Кристиана.
— Кристиана? — Лира поворачивается ко мне, и произнесенное ею имя замирает в воздухе между нами.
— Он был адекаросским принцем.
Я запускаю пальцы в волосы, ощущая внезапную злость и растерянность. Ужасно несправедливо, что Кристиан погиб, пока кто-то вроде Таллиса Райкрофта вполне себе жив.
Лира сглатывает:
— Вы дружили.
Она кажется жутко несчастной, и это выбивает из колеи. Не помню, чтобы в голосе ее отражалось что-то помимо раздражения.
— Каким он был?
Я мог бы описать Кристиана множеством эпитетов, но характер человека лучше познается по его поступкам, чем по горестным стенаниям его близких. Кристиан без конца сыпал поговорками и сентиментальными фразочками — я их никогда не понимал и высмеивать любил не меньше, чем слушать. В какой бы ситуации мы ни оказались, он находил подходящую случаю пословицу. «Любовь и безумие — две звезды на одном небосклоне. Новая крыша не защитит от прошлогоднего дождя». У него всегда было что-нибудь наготове, чтобы успокоить бушующий во мне шторм.
Я думаю о том, что бы сейчас сказал Кристиан, если б узнал о моих планах. Любой другой поддержал бы желание отомстить, но я знаю, что Кристиан не рассмотрел бы в кристалле оружие. Он бы даже не захотел, чтобы я его нашел.
«Если меч — твой единственный инструмент, ты всегда будешь отбиваться от проблем».
Вместо того чтобы рассказать все это Лире, я сжимаю в руке ожерелье и спрашиваю:
— Думаешь, она почувствует?
— Кто?
— Погибель Принцев. Думаешь, она почувствует смерть Морской королевы?
Вздох Лиры превращается в дым на ее губах. Воздух здесь разреженный и смертельно опасный. Надвигается буря, и ветер пронзает нас тысячей клинков. Дождь еще не начался, но я уже чувствую его запах и знаю, что через мгновение небеса разверзнутся. И все же не двигаюсь. Ночь стонет, сверкает молниями, густые облака ползут навстречу друг другу, пока не сливаются в бесконечную тень, перекрывшую звезды. С каждой секундой становится все темнее.
— Я гадаю, способна ли она чувствовать хоть что-нибудь. — Лира ерзает, а когда поворачивается ко мне, глаза ее пусты. — Полагаю, гадать осталось недолго.
Глава 32
ЛИРА
Ночью мне снится смерть.
Вода, красная от крови, и человеческие тела, что дрейфуют средь пены моих павших сестер. Когда наконец поднимаются волны, они столь высоки, что могут коснуться черного неба, и они хоронят искалеченные трупы на дне морском.
Песок под ними разлетается в стороны, накрывая мое королевство золотой пылью. И во всем этом растворяется трезубец моей матери. Я взываю к ней, но я больше не часть великого океана, и потому она меня не слышит. Не видит. Не знает, что я наблюдаю за ее падением.
Она дает трезубцу ослабнуть и истаять.
Рядом с нею стоит Элиан, и воду вокруг него озаряет рассветное солнце. Глаза его — бездонные омуты, челюсть подобна обломкам затонувших кораблей и расколотых кораллов, а каждое движение быстрое и плавное, точно приливная волна. Элиан принадлежит океану. Создан для него, как и я.
Мы родственные души.
Элиан смотрит на дно. Я хочу спросить, почему он так очарован песком, когда в океане есть целый мир, какого он даже вообразить не мог. Почему он этого не видит? Почему не хочет взглянуть? Я же посмотрела на мир его глазами, разве Элиан не хочет посмотреть моими?
Меня разрывает от желания кричать, но я помню только псариин и не смею говорить с ним на этом языке.
Когда Элиан устремляет взгляд на песок, на лице его сломленное выражение, как и на лице моей матери.
Уже готовая сойти с ума от тоски и боли, я вдруг вспоминаю его язык. Я быстро перебираю слова на мидасане и нахожу нужные. Я хочу объяснить, что вне власти моей матери океан может быть полон волшебства и возможностей. Хочу утешить Элиана пусть даже крохотным шансом на мирное решение. Сказать ему, что, стань я королевой, все могло бы быть иначе. Что я не родилась убийцей. Но слова я нахожу слишком поздно. Когда они проясняются в моем сознании, я уже вижу то же, что и Элиан.
Он смотрит вовсе не на песок, но на сердца, что в нем сокрыты.
«Не смотри. Не смотри».
— Твоих рук дело?
Наши глаза встречаются.
— Твоих рук дело? — снова спрашивает Элиан на псариине.
Звуки его столь остры, что могут и язык порезать, и я вздрагиваю, когда изо рта принца сочится кровь.
— Я забрала много сердец, — признаюсь я. — Вот последнее.
Элиан качает головой, и с его уст срывается смех — прекрасное эхо хохота моей матери.
— Нет, не последнее.
Он протягивает руки, и я в ужасе отшатываюсь. Ноги подгибаются и, не в силах устоять, я падаю наземь. Я смотрю на сердце в руках Элиана, на кровь, обагрившую его пальцы. Не просто сердце. Его собственное сердце.
