Говорили, что «Сесилия Вальдес» — это кубинская «Хижина дяди Тома», и в ней действительно горячо осуждается рабство и влияние рабства на общество. Но если книга Гарриет Бичер-Стоу в свое время стимулировала аболиционистское движение, а потом превратилась в редко читаемый исторический артефакт, то «Сесилия Вальдес» появилась в конце борьбы против рабства и легла в основу канона кубинской литературы.
Вильяверде, как многие кубинские изгнанники после него, всю жизнь тосковал по миру, который он никогда больше не увидит, и, переделывая книгу, переходил от темы собственно рабства к порождаемым им социальным болезням, что казались более живучими, — к расизму и несправедливому отношению к женщинам, проблемам, которые действительно пережили рабство. Свой роман Вильяверде посвятил «женщинам Кубы».
Есть такие книги — «Дон Кихот» в Испании, «Отверженные» во Франции, «Война и мир» в России, «Приключения Гекльберри Финна» в Соединенных Штатах, — ставшие фундаментом культурного самосознания нации. В кубинской литературе это «Сесилия Вальдес». Хосе Марти, считающийся величайшим писателем Кубы, считал книгу Вильяверде незабываемым шедевром. Как «Гекльберри Финна» и другие произведения, получившие национальное признание, «Сесилию Вальдес» постоянно критикуют, но, если вы хотите поддерживать разговор о кубинской литературе, этот роман наряду с несколькими стихотворениями, эссе и письмами Марти, прочитать надо обязательно.
* * *
Сесилия — это не теряющий актуальности образ гаванской мулатки. От ее красоты перехватывает дыхание. Сладкая и огненная, она растопит своим теплом мужчин любого цвета кожи. Она не интриганка, но, будучи сиротой, привыкла сама заботиться о себе, то есть, в ее условиях, — иметь богатого белого поклонника. Ее полюбил юноша из разбогатевшей на сахаре аристократической семьи. Она ответила взаимностью. Конечно, никто не ждет, что юный богач женится на мулатке. Он обручен с белой девушкой из столь же аристократической семьи.
Сесилия считает себя сиротой — фамилию Вальдес в те времена часто давали сиротам, — но на самом деле ее мать — рабыня, а отец приходится отцом и ее богатому возлюбленному. То есть они единокровные брат и сестра, но не знают об этом. Отец порвал с любовницей, так и не узнав про дочь-мулатку. Сесилия не понимает, что против нее затевается игра.
Мать утонченного юноши, который любит Сесилию, — леди, судя по всему, умеющая тонко чувствовать, поскольку ей неприятно проводить каникулы на инхенио (так на Кубе называют сахарный завод), где невольников заставляют работать до смерти. Она не возражает против рабства и соглашается с доводом, что рабов надо наказывать, избивать или калечить, поскольку они такие дикие, что не понимают другого языка. Но смотреть на все это ей не хочется. Она мягкая. «Не скажешь ли ты еще, что эти африканские тюки имеют душу, не назовешь ли ты их ангелами?»
[23] — спрашивает ее муж.
* * *
Как и в остальных карибских районах, прямизна волос, толщина губ, оттенок цвета ногтей на ногах — все возможные физические признаки — пристально рассматривались при определении степени чистоты расы. Цвет ладоней или форму носа многие тоже считали заслуживающим доверия показателем.
В случае с Сесилией, красивой сиротой неизвестного происхождения, нам сообщают: «Все же от опытного глаза не могло ускользнуть, что ее алые губки окаймлены темной полоской, а цвет кожи у самых волос становился темнее, словно переходя в полутень»
[24].
Один из самых интересных примеров подобных наблюдений, которые и сегодня гаванцы делают в отношении друзей, соседей, работодателей и политиков, состоит в том, что лицо диктатора Батисты указывало знатокам расоведения на присутствие крови таино; а кровь таино когда-то считалась почти таким же проклятием, как африканская кровь. До того как Батиста пришел к власти, его исключили из нескольких клубов за то, что он таино, хоть и считалось, что их уже не существует. «Это видно по его лицу», — говорили тогда.
* * *
Сегодня, когда после отмены рабства на Кубе минули десятки лет, разговоры в Гаване изменились, но не сильно. Люди до сих пор шутят по поводу расовых признаков во внешности друг друга. El que no tiene de Congo tiene de Carabalí, — говорят в Гаване («Если в тебе нет крови конго, значит, есть карабали»). И тем и другим словом на Кубе называют африканские народы.
В середине XX века антрополог Фернандо Ортис заметил, что гаванские мужчины оценивают гаванских женщин точно так же, как они судят о гаванских сигарах. Табак, пишет он, «продукт бесконечных скрещиваний и смешений», бывает самых разных цветов. Нет двух одинаковых цветов, и у всех курильщиков есть свои любимые цвета: кларос, колорадо-кларос, колорадос, колорадо-мадурос
[25] и так далее, список получается длинный. «Цвет двух разных типов сигар, — пишет Ортис, — как и цвет женских волос, нельзя свести к светлому и темному». Ортис фиксировал на Кубе и расизм и сексизм (здесь его предпочитают называть мачисмо), но также отмечал, что добродушные замечания о расе и поле считаются принятой нормой общения и беззлобными шутками.
Гаванцы до сих пор любят играть словами, обозначающими расовые различия. Друга часто называют негрито, и, хотя это же самое слово может быть употреблено в уничижительном смысле, его произносят и с юмором, без неприязни, даже с теплотой. В испанском языке добавление уменьшительно-ласкательного суффикса к бранному слову убирает негативный смысл и придает ему веселый, иронический оттенок. Другое дружеское обращение, правда немного старомодное, — это чино, буквально означающее «китаец», а на гаванском сленге — «человек смешанной крови». Так тоже называют друга, что-то вроде «приятель». Ходит много шуток про бланкито (белых мужчин). Нередко гаванцы изобретают собственное слово. Поэт Вирхилио Пиньера любил пошутить, что он — altísimo mulato blanconozo, что можно перевести как «светлый мулат, который белый, но не очень».
Если негрита и бланкито или негрито и бланкита решили пожениться, то их союз, который принято называть «бобы с рисом», как правило, не встречает противодействия. С каждым годом становится все больше людей смешанной крови. По современным оценкам, только 40 % гаванцев — чистокровные европейцы. Одни исследования показывают более высокий процент белых, другие — более низкий, но немногие берутся утверждать, что белые в большинстве.
Расизм, понятное дело, никуда не исчез и исторически во многих случаях дает экономическое преимущество тем, у кого кожа светлее. Например, поскольку так уж вышло, что большинство иммигрантов, присылающих близким на Кубу деньги и подарки, — белые, то их щедрость адресована белой родне, а чернокожих, получающих подарки из Майами, немного. И все же гаванское общество становится все более смешанным, и расовые различия обычно служат просто поводом для шуток.
