Город вел торговлю первоклассными товарами в роскошных магазинах на Калле-Обиспо и Калле-O’Рейли, названной так в честь испанского офицера ирландского происхождения. Под тенистыми навесами можно было купить фарфор, стекло, европейские товары, шелка и ткань, сделанную из ананасового волокна. Сегодня, когда лавки для туристов только начали появляться снова, их любят открывать на тех же самых улицах.
Вечером, кроме танцев, гаванцы ходили в оперу. Когда зрителям нравился гастролирующий певец, они бросали на сцену цветы. А если представление было особенно хорошим, они кидали украшения — дорогие украшения, — осыпая певца бриллиантами в типичной гаванской манере не знать меры. В опере умеренность не уважали, как, впрочем, почти везде в Гаване.
Петушиные бои, где птицы забивали друг друга до смерти шпорами, закрепленными у них на лапах, пока вокруг кричали и вопили азартные игроки, были любимым развлечением в Гаване. Во время петушиных боев налет аристократизма, наблюдаемый в лавках, театрах и операх, быстро слетал. Хазард предупреждал туристов: «Заплатите за вход на петушиные бои, и я обещаю вам: вы не пойдете туда снова, вы уйдете в сильном отвращении». Но именно здесь можно было увидеть весь срез гаванского общества — рабы, свободные чернокожие, мулаты, белые бедняки, аристократы.
Только женщин тут не было.
В 1827 году на Пласа-де-Армас, знаменитой площади в центре города, закончили строительство памятника в честь основания города Гаваны в виде изящного античного храма с дорическими колоннами. С этого момента город заболел неоклассической архитектурой. Богачи жаждали строить новые дома с дорическими, ионическими или даже резными коринфскими колоннами. Но внутри гаванских стен места не хватало. На востоке город упирался в море, и расти ему было некуда. Строиться можно было только на западе, за стенами, на неразработанных загородных участках.
Пасео-дель-Прадо с башней Эль-Морро на заднем плане. Рисунок Чайльда Гассама для журнала Harper’s Weekly, 1895 г.
И там гаванцы предались своей страсти к колоннам. Алехо Карпентьер писал в 1982 году: «Одна из самых выдающихся констант гаванского стиля — невероятное изобилие колонн, город, представляющий собой склад колонн, джунгли колонн, бесконечные колонны…» Под ярким солнцем эти колонны напоминали темные галереи, portales, из фильмов-нуар, в которых до поры до времени некто скрывается незамеченным, чтобы внезапно выйти на свет.
По мере того как город в течение десятилетий растекался за пределами стен, каждый из архитектурных стилей сменяющих друг друга эпох обретал популярность — этот процесс продолжался и в XX веке. Карпентьер писал: «нагромождение стилей, обновление стилей, хороших и плохих, создавало Гаване этот стиль без стиля». Сегодняшняя Гавана похожа на музей архитектуры, демонстрирующий практически все концепции с начала 1600-х годов до 1960-х с отличными примерами.
На самом деле движение Гаваны на запад началось за десятки лет до того, как гаванцы стали сходить с ума по колоннам, — а именно в 1772 году, когда город построил большой бульвар к западу от стен. В отличие от улиц в Старой Гаване он был широким, просторным и хорошо вымощенным. Назвали его Пасео-дель-Прадо в честь усаженного деревьями бульвара в Мадриде. С самого начала можно было, стоя на южном конце гаванского бульвара, видеть сквозь деревья форт, море и башню Эль-Морро. В 1877 году рядом с этой улицей был разбит Парк-Сентраль.
Во второй половине XVIII века население Гаваны достигало сорока тысяч человек — больше, чем в Нью-Йорке того времени. Значение стены становилось все меньше. К концу века Гавана состояла из двух частей: интрамурос, район внутри стен, с этого времени Хабана-Вьеха, и экстрамурос, район за стеной, который сейчас называется Сентро-Хабана (Centro Habana). В 1863 году начался демонтаж стены, но он потребовал почти так же много времени, как и ее возведение. Остатки стен успели увидеть наступление XX века. Один фрагмент сохранили в качестве памятника возле дома в Старой Гаване, в котором Хосе Марти провел четыре года жизни; кроме того, в этом доме сейчас музей.
Шесть. Чудовище
Viví en el monstruo, y le conozco las entrañas.
Я жил в чудовище, и я знаю его внутренности.
ХОСЕ МАРТИ
о Соединенных Штатах, 1895
Обстановка на Кубе в XIX веке была отмечена постоянными восстаниями против испанского владычества. В 1823 году бывший военный Хосе Франсиско Лемус с помощью масонских лож организовал мятеж по всему острову. Он планировал создать независимое государство, которое бы называлось на языке таино: Кубанакан. Но, как и во время восстания рабов во главе с Апонте в 1812 году, в ряды мятежников просочились шпионы, и выступление провалилось.
После восстания испанцы отправили сорок тысяч солдат для постоянного размещения на Кубе. До конца столетия почти все время эти войска либо были в состоянии готовности, либо вели боевые действия. Пенинсуларе
[27], то есть приезжих из Испании (в противовес родившимся на Кубе выходцам из испанских семей), местные не любили все больше и больше. Разве что богатые землевладельцы верили, что солдаты защитят их от рабов, свободных чернокожих и аболиционистов, от всех, кто стремился к независимости.
В 1851 году на Кубу вторгся Нарсисо Лопес. Он родился на Кубе, воевал против Симона Боливара, венесуэльца, желавшего освободить Южную Америку от испанцев и создать единое латиноамериканское государство. Хотя Лопес служил на Кубе чиновником, представлявшим интересы Испании, его увлекла мысль об аннексии Кубы Соединенными Штатами. Американцы давно заигрывали с этой идеей. В 1808 году президент Джефферсон отправил в Гавану посла, чтобы разведать возможность купить остров, как это было проделано с Луизианой
[28]. Из этого ничего не вышло, но к концу 1840-х годов, с ростом напряженности между рабовладельческими и свободными штатами Америки, на юге заинтересовались приобретением того, что могло бы стать еще одним рабовладельческим штатом. Разумеется, это значило, что данная мысль встретила неприятие среди свободных чернокожих и аболиционистов.
Нарсисо Лопеса в Соединенных Штатах горячо поддерживали сторонники идеи «Явного предначертания» — весьма спорной уверенности, что белой расе предназначено судьбой подчинить себе весь североамериканский континент. Некоторые, например Джон Куинси Адамс, видели в этом убеждении заговор с целью распространить рабство. Авраам Линкольн был одним из противников «Явного предначертания». Предопределением судьбы обосновывали США свои действия, когда вторглись в Мексику в 1846 году и захватили почти половину ее территории.
