Лопес набрал американских солдат, участвовавших в Мексиканской войне, и попытался убедить генерала Роберта Ли либо полковника Джефферсона Дэвиса (они обучались в Военной академии США) встать во главе армии, но оба отказались. В 1850 году Лопес принял командование на себя, вторгся на Кубу и захватил порт Карденас к востоку от Гаваны. Но, когда испанцы подтянули войска, Лопес вместе со своей армией отступил на кораблях обратно в США.
На следующий год Лопес высадился на кубинский берег западнее Гаваны. На сей раз с ним выступили 435 добровольцев. Все они были взяты в плен или убиты испанцами. Во время событий, напоминающих генеральную репетицию «Операции в заливе Свиней»
[29], спонсированную ЦРУ в 1961 году, многие были казнены расстрельной командой; другие попали в плен и в обмен на выкуп отправлены в Соединенные Штаты. Лопеса публично повесили в форте Ла-Пунта возле Хабана-Вьеха. Недалеко от места казни проходит, пожалуй, самая короткая улица Старой Гаваны, и ее назвали Калле-Лопес в его честь. Она переходит в Калле-Энна, носящую имя испанского генерала, который разбил Лопеса. На флаге Лопеса были изображены, на манер американского, красные и белые полосы, а также одна-единственная звезда. Как ни странно, знамя аннексии впоследствии стало знаменем кубинской независимости и по сей день служит флагом Кубы.
* * *
Нью-Йорк, где находили пристанище беглые представители гаванской интеллигенции, был штаб-квартирой кубинской борьбы за независимость, начавшейся в 1868 году с трагической Десятилетней войны
[30]. Та не увенчалась успехом, но после ее окончания интеллигенция стала готовить новую войну, и так начался процесс, остановить который уже было нельзя.
В Нью-Йорке Хосе Марти стал одновременно «апостолом независимости» Кубы и самым признанным писателем из этой страны; до сих пор он считается крупнейшей фигурой в испаноязычной литературе. Самый знаменитый гаванец в истории большую часть своих работ создал в Нью-Йорке.
Гильермо Кабрера Инфанте, сам сбежавший в Лондон от режима Кастро, писал, пожалуй не без зависти, что ни один кубинец не процветал в изгнании больше, чем Марти, который поднялся «из неизвестного начинающего памфлетиста» — в этом статусе 16-летний Марти был вынужден покинуть страну — «до одного из величайших авторов, писавших на испанском языке, и, несомненно, нашего ведущего прозаика». В эмиграции Марти отличался плодовитостью. Сегодня кубинское правительство издает его полное собрание сочинений в двадцати шести томах.
Кабрера Инфанте говорит о «плотности» прозы Марти, сравнивая ее с «твердыми металлами вроде платины». Марти писал о политике и литературе, о том, чего он жаждал и не находил на Кубе, о кубинской независимости и отмене рабства. Также он писал об Эмерсоне и Уитмене, Улиссе Гранте, Джесси Джеймсе, Кони-Айленде и заснеженном Нью-Йорке. Красоту слога Марти можно оценить по тому простому предложению, которым он начинает рассказ о Чарльзе Дарвине: «Дарвин был величественным стариком, светившимся гордостью за то, что ему удалось увидеть».
Стихи Марти наполнены образами и навевают меланхолию. Будучи одним из первых поэтов-модернистов, писавших на испанском, он оказал большое влияние на испанскую поэзию. Читая любое из его произведений — поэтическое или прозаическое, — наслаждаешься чувственностью человека, искренне любившего слова. Эти слова постоянно цитируются в испаноговорящем мире. И чаще всего первые строки сборника «Простые стихи»:
Yo soy un hombre sincero,
de donde crece la palma.
Человек прямодушный, оттуда,
Где пальма растет в тиши
[31].
Этими словами начинается «Гуантанамера», одна из самых популярных кубинских песен среди когда-либо написанных. Известность этой песни удивительна, учитывая, что никто толком не знает, о чем она, хотя очевидно, что Хосе Марти тут ни при чем. Кажется, она о неразделенной любви к женщине из Гуантанамо. Написал ее популярный композитор Хосеито Фернандес Диас, вероятно, около 1929 года. В 1940-е годы он вел радиопередачу «Ла Гуантанама», в которой каждую рубрику открывал этой песней. Он по-разному объяснял, кем была та крестьянка из Гуантанамо. Guajira Guántanamera, пелось в припеве, что означает «народная песня из Гуантанамо»; однако Фернандес так и не рассказал, какое отношение Хосе Марти или его стихи имеют ко всей этой истории. Многие считают, что Фернандес не мог толком объяснить смысл слов, потому что на самом деле не он их написал, а выдающийся кубинский классический композитор испанского происхождения Хулиан Орбон. Именно Орбон отдал песню Питу Сигеру
[32] в версии, где было даже больше строк Марти, и именно эту версию Сигер сделал популярной в 1960-е годы.
Со временем песню постепенно забыли, как это бывает с песнями, все, за исключением живших в Майами кубинских беженцев (Кастро называл их gusanos — «черви»). Этот кубанидад
[33] застыл в Гаване 1950-х годов. «Они до сих пор поют „Гуантанамеру“» — так часто в Гаване ругали эмигрантов. Однако сегодня, когда туристы в большом количестве возвращаются в Гавану, музыканты в барах, ресторанах и отелях снова играют «Гуантанамеру».
* * *
В 1892 году Марти, находясь в Нью-Йорке, вступил в Кубинскую революционную партию, которая начала готовить очередную попытку избавиться от Испании. Он агитировал за кубинское государство, где будут представлены все классы и все расы, и говорил, что его надо создать как можно быстрее, пока не успели подтянуться Соединенные Штаты. Стоит американцам однажды вмешаться, предсказывал Марти, они установят свою власть и никогда ее не ослабят.
Марти, возможно придумавший понятие латино либо, несомненно, одним из первых его использовавший, в 1891 году написал эссе под названием «Наша Америка», под которой он подразумевал Латинскую Америку в противовес другой Америке на севере. В этом эссе он говорит, что Латинская Америка должна объединиться в один фронт и противостоять Соединенным Штатам. «Недалек тот час, когда с нашей Америкой пожелает установить тесные отношения сильный и предприимчивый сосед, который ее не знает и презирает»
[34], — писал он. Далее он говорил: «Презрение исполина-соседа, который не знает нашу Америку, для нее величайшая опасность»
[35].
