Американцы переделывали Гавану по своему образу и подобию. И если американские вкусы склонялись к Джиму Кроу
[40], так тому и быть — все что угодно, лишь бы угодить американцам. Поэт Николас Гильен рассказал, как он наблюдал за тем, как пара пытается снять номер в «Национале». Белому мужчине в сопровождении молодой чернокожей женщины сказали, что в огромном отеле нет ни одного свободного номера. Не помогло и то, что женщина оказалась знаменитой артисткой Жозефиной Бейкер, приехавшей в город на гастроли. Они отправились в другую гостиницу, поменьше и не столь популярную у американцев. Гильен написал: «Отель „Националь“ — это территория янки. В Гаване он выступает представительством Вирджинии или Джорджии, где положение черного — это минимально гуманизированное положение собаки». Затем звучит типично гаванский сарказм: «При всем при этом будем справедливы: необходимо отметить, что ни разу миссис Бейкер не подвергалась риску линчевания, как могло бы быть в Ричмонде или Атланте. Разве это не свидетельство прогресса, которым мы, кубинцы, должны гордиться?»
Горизонт Гаваны теперь украшала не только испанская Эль-Морро, но также башни-близнецы «Националя», а на другой стороне — большой белый купол Капитолия, где сидела законодательная власть борющейся за жизнь Кубинской республики. Строительство здания было завершено в 1929 году при Херардо Мачадо, демократически избранном президенте, который после недолгого флирта с демократией решил, что автократия эффективнее. В итоге его свергли. Хотя Мачадо не оставил после себя демократических институтов, очень большое здание для законодательных органов он все же достроил — оно было даже крупнее вашингтонского Капитолия, копией которого, очевидно, является, несмотря на официальный отказ это признавать. В полу под куполом гаванского Капитолия якобы находится инкрустированный бриллиантами камень, от которого отсчитываются все расстояния между столицей и остальными точками Кубы. Стоимость здания оценивается в 20 миллионов долларов; по некоторым утверждениям, оно разорило национальную казну.
Мачадо намеревался оставить в городе визуальную память о себе и, кроме Капитолия, построил Малекон — бульвар, идущий вдоль атлантической дамбы в Ведадо. Веками приморская часть города была своего рода ничейной землей, и огромные волны хаотично разбивались о скалы и заливали берег. Часть прибрежной зоны служила свалкой в последние годы испанского владычества. Но в 1902 году во время американской оккупации генерал Вуд велел соорудить водоотбойную стену, а затем, когда в Гаване в больших количествах стали появляться автомобили, вдоль моря построили живописное шоссе. При Мачадо в 1930 году шоссе продлили так, что оно стало проходить через всю изогнутую прибрежную линию Ведадо — семимильную полосу от старого города до реки Альмендарес.
Малекон полностью изменил облик Гаваны. До его постройки она располагалась на берегах залива. Как только появился Малекон, гаванцы повернули голову от залива к океану. Гавана стала городом на Атлантике, на проливе, выходившем на Гольфстрим, — тем городом, куда влекло Хемингуэя. Малекон пользуется популярностью и сегодня — тут рыбачат; сюда приходят влюбленные, чтобы прогуляться вдоль берега, прислушиваясь к грохочущему морю, или пообниматься в тени; здесь приятно вечером сыграть на гитаре. Это единственное место в Гаване, куда задувает атлантический бриз в безжалостно жаркий день, здесь наслаждаются прохладой по ночам, здесь прячутся за бесконечными колоннами зданий вдоль бульвара, здесь смотрят на океан, который иногда начинает злиться, и его белые барашки перекатываются и выплескиваются на край дороги. Дух захватывает, когда едешь мимо волн. Как писал Кабрера Инфанте в романе «Три грустных тигра», «я только обращаюсь к тем, кто не летел на кабриолете по Малекону, часов в шесть вечера, 11 августа 1958 года, на ста или ста двадцати: эта привилегированность, это роскошество, эта эйфория…»
[41].
Для гаванских детей нет большей радости в жару (а она стоит почти каждый день), чем забежать в волны, что выплескиваются на Малекон. У всех, кто вырос в Гаване, есть детские воспоминания о Малеконе. Карлос Эйр, родом из привилегированной семьи судьи, работавшего в эпоху Батисты, в своих воспоминаниях о детстве «Ожидая снега в Гаване» (Waiting for Snow in Havana) описывает, как отец мчится на машине во время шторма сквозь волны вдоль Малекона.
Можно собрать целую книгу стихов о Малеконе — от «Гаванской ночи» (Noche Habanero) Ибарсабаля до «По Малекону» (En el Malecón) Бернарда Хамбрины, от «По Малекону» (En el Malecón) Агустина Акосты до «Малеконского вечера» (Las Tardes del Malecón) Карпентьера и многие, многие другие.
К романтическому образу бульвара примешивается смутный, но пикантный аромат опасности. Море вздымается, словно играет мускулами, и разбивается о стену, забрызгивая дорогу. Затем волны переваливают через стену и заливают дорогу, пена отмечает точки соприкосновения воды и камня, подчас обнимая колонны зданий на дальней стороне бульвара. Именно тогда в голову закрадывается мысль: насколько все это серьезно?
Очень серьезно. Слово «ураган» происходит из языка таино, и, чтобы изобразить его, таино рисовали спирали. Гавана — страна ураганов. Самым разрушительным ураганом из когда-либо зафиксированных — возможно, прилетали и похуже, но запись о них делалась только спиралями таино — стала «Санта-Тереса» 15 октября 1768 года. В то время не было средств для измерения силы ветра, но целые кварталы превратились в груду камней, а внутренняя гавань, считавшаяся безопасной, пала жертвой яростного моря, которое, отступая, уносило с собой стоявшие на якоре суда. В 2005 году другой октябрьский шторм, ураган «Уилма», прошел через Малекон и погрузил значительную часть города на метр-полтора в морскую воду. Пришлось эвакуировать 130 тысяч человек, огромные куски набережной Малекон были оторваны и смыты, немного ухудшив вид с моря на и так полуразрушенный Ведадо, но, главное, никто не погиб. Малекон без труда отремонтировали, а повреждения старых зданий оказались не очень-то существенными, поскольку они и без того обветшали.
* * *
«Сухой закон» — конституционный запрет на алкогольную продукцию, действовавший в Соединенных Штатах с 1920 по 1933 год — подарил Гаване новые возможности. Именно алкоголь изначально привлек организованную преступность в Гавану. Кубинские заведения, обслуживавшие американцев, теперь предлагали им напитки, которые гости не могли позволить себе дома. Президенту Мачадо, наверное, было отрадно наблюдать, как официант подает Калвину Кулиджу дайкири на глазах прессы во время визита американского президента в 1928 году. Пресса, со своей стороны, оценила, насколько искусно Кулидж сумел отвлечь внимание Мачадо и отослать официанта с его напитком.
Но большинство американцев не только не отказывались от предложенной выпивки — они специально приезжали в Гавану пить. Даже без мафиози дела у гаванских баров шли блестяще. Пожалуй, самым известным был «У Неряхи Джо» (Sloppy Joe’s) возле «Севильи-Билтмора», располагавшийся в большом помещении с длинной стойкой из красного дерева и множеством высоких и темных деревянных столов и зеркал. У заведения был девиз: «Первый причал, где можно промочить горло».
