Город теряет дома каждый день. Гаванцы ищут способы применения всему, что сохранилось. Некоторые здания рухнули, остались только фасады. Вместо того чтобы их уничтожить, гаванцы думают, как их использовать — например, ресторан «Ла-Импрента» расположился среди развалин. Есть несколько бригад, специализирующихся на разрушении зданий, есть проекты сносов. В центре Реглы находится изысканный фасад театра XIX века. Театра уже нет, но фасад ждет, когда кто-то что-нибудь за ним построит.
Одна из замечательных черт гаванской архитектуры — ее балконы, сделанные de fragantes barandas de hierro, como flores extrañas, secas entre páginas («из пахучих железных перил, похожих на странные цветы, засушенные между страницами»), как выразился гаванский поэт XX века Элисео Диего.
Предполагалось, что гаванские балконы будут прекрасными уголками для отдыха, где можно поймать порыв легкого вечернего бриза и свеситься через перила, чтобы взглянуть на улицы. Но сегодня декоративный камень почернел, а цветные стекла, когда-то обрамлявшие дверные проемы и окна, в большинстве своем выпали, оставив после себя геометрические деревянные скелеты, и лишь случайный ярко-синий или красный треугольник напоминает о том, что было раньше.
На балконах почти всегда есть растения, обычно в горшках, но иногда они растут прямо с каменного пола, поднимаясь больше чем на этаж, словно трухлявые здания так перегнили, что способны поддерживать более сложные формы жизни, нежели обычная плесень и лишайники.
На гаванских балконах никогда не было много места для людей, а сегодня стало еще меньше. Почти всегда на них натянута веревка для белья, поскольку в городе с дефицитом электричества сушильные машины — редкость. Кроме того, там хранятся яркие пластиковые игрушки, велосипед-другой, сломанная или не до конца отремонтированная бытовая техника. Иногда стоят одна или две маленькие клетки с цыплятами. Раньше на балконах часто жили петухи, которых растили для боев. Правила железнодорожных перевозок XIX века гласили: «Ручная кладь джентльмена должна состоять из одной шляпной коробки, одного портфеля и одного боевого петуха». Сегодня в клетках чаще выращивают кур на обед.
Здания опутаны электрическими проводами, которые тянутся от одного дома к другому, торчат из окон, свешиваются с балкона, заползая в другое окно, отчего город похож на сидящую марионетку, у которой обвисли нити.
* * *
После революции государство начинало считаное количество проектов по увеличению жилого фонда. Было возведено несколько малосимпатичных микрорайонов, выражающих социалистический идеал «жилья для рабочих».
Регла — это многое повидавший район с одноэтажными и двухэтажными домами, самые древние из которых рассыпаются в труху; есть несколько образцовых, построенных советскими рабочими, бетонных двухэтажных зданий с апартаментами для членов партии. Еще там расположен нефтеперерабатывающий завод. Даже из Ведадо видно, как его яркое пламя взвивается в тропическое небо. У Реглы репутация приличного коммунистического района. Одно из нескольких восстаний в Гаване против Батисты происходило в Регле.
Кастро не хотел, чтобы столичный статус давал Гаване какие-либо преимущества в вопросе распределения бюджета революционным правительством, и очевидно, что это желание исполнилось. Государство открыто признает, что виновато в плохом состоянии города. Столица никогда не была в приоритете, и, как и в других трудностях и неудачах Кубы, доля вины лежит на эмбарго. В 1990 году Раида Мара Суарес Портал, занимающаяся историей и охраной культурного наследия Гаваны, жаловалась мне: «На Кубе нет краски». Краска — иностранный товар, который трудно раздобыть.
Но если поизучать старые фото, например сделанные в Сентро-Хабана Уолкером Эвансом в начале 1930-х годов, видно, что в городе было плохо с ремонтом и раньше. В 1939 году Алехо Карпентьер писал: «Гавана — это город незаконченных работ, хрупких, асимметричных, заброшенных».
Аналогичные наблюдения звучали задолго до 1930-х годов. В 1859 году Троллоп писал о Гаване:
Улицы узкие, грязные, вонючие. В этом отношении, конечно, есть большая разница между улицами внутри стены и за ее пределами. Последние — шире, просторнее, не такие смрадные. Но даже на них нет ничего, что оправдывало бы тот восторг, с которым о Гаване обычно говорят в Вест-Индии.
Александр фон Гумбольдт, прусский путешественник начала XIX века, любил Гавану не больше, чем Троллоп. Он называл ее грязной, замусоренной, дурно пахнущей. Одна из проблем того времени состояла в том, что в городе жило две тысячи лошадей и мулов.
Уолкер Эванс, 1932–1933. Пласа-де-Вапор, рыночный квартал XIX века в Сентро-Хабана, славившийся всем, от кур в 1880-е годы до проституток в 1950-е. По фотографиям Эванса видно, что даже в тридцатых годах XX века Гавана была обветшалым городом. © Walker Evans Archive, the Metropolitan Museum of Art
По правде говоря, иностранец, восхищающийся Гаваной, — это, как правило, неисправимый любитель трущоб вроде Грэма Грина.
Сегодня Гавана представляет собой город ветхих зданий, в свое время прихотью богачей построенных по последнему слову техники — от разукрашенных и быстро заброшенных особняков внутри городских стен до домов поновее на Прадо и в Сентро-Хабана, заброшенных в свою очередь, и до еще более новых домов в Ведадо и Мирамаре, откуда — вообще из страны — они бежали после революции. Больше нет таких богатых людей, кто мог бы унаследовать эти дома. Однако это мало отличается от ситуации в прошлом: всегда, когда богачи куда-то перебирались, спроса на их старые жилища не возникало, поскольку они покидали квартал, где больше не хотели селиться люди с деньгами.
После отъезда богатых государство перераспределило их машины, дома и ценности между «достойными революционерами». Это никак не документировалось и, наверное, предоставило идеальные возможности для коррупции. В романе «Осенний пейзаж» (Paisaje de Otoño) Леонардо Падура описывает коррумпированного чиновника:
Можно представить, что часть этих возвращенных богатств, минимальная, без сомнения, но очень ценная (скажем, Дега, который больше нигде не всплывал, греческая амфора, утраченная в забвении Средиземноморья, римский бюст, исчезнувший из памяти, или коллекция византийских монет, которые больше не достанутся храмовым менялам, — куда они делись?), проходила через его руки в надежде на революционное перераспределение, которое так и не случилось…
Писатель Рейнальдо Аренас, автор знаменитого романа «Пока не наступит ночь», рассказывал о своей тете; она считалась хорошей революционеркой и получила дом в Мирамаре. В квартале было много брошенных роскошных зданий, которые официально объявили «замороженными», что означало: ничего в них трогать нельзя, пока не найдутся подходящие новые хозяева. Однако соответствовать такому дому было трудно, так что квартал оставался по большей части заброшенным, и каждую ночь тетушка совершала набеги на пустые жилища и воровала все, что ей нравилось.
