В результате взаимоотношения Джордана и Коллинза дали трещину, которую Майкл тщательно пытался замаскировать. Некоторые полагали, что игрок и тренер довольно близки – в разумных пределах. На самом же деле ничего подобного не было. Ваккаро говорил: «Они были как вода и масло. Я это знал». Джордан также протестовал против фиглярства и неуместного поведения Коллинза во время матчей, сильно контрастировавших с благородным спокойствием Дина Смита, которое Майкл так ценил. Многие в клубе подпитывались сумасбродной энергией Коллинза. Джордан находил ее почти что противной, но держал свое мнение при себе, поскольку очень многие болельщики считали эту энергетику тренера неотъемлемой составляющей жизни яркой молодой команды.
«Даг был очень энергичным парнем, – вспоминал Джон Лигмановски, много лет проработавший в «Буллз» экипировщиком. – Складывалось впечатление, что он сам хочет быть в игре, на паркете. После игры он спускался в раздевалку насквозь пропотевший и абсолютно истощенный. Было забавно, потому что тогда мы только начали восхождение на вершину. Чемпионская команда была на подходе».
Но какими бы ни были его недостатки в молодости, Коллинз обладал энергией, необходимой для того, чтобы протащить «Буллз» через следующую стадию роста. «Даг был отличным парнем, – говорил Марк Пфейл. – В людях ему было интересно все. Он заботился о них».
Шерил Рэй-Стаут отмечала, что журналисты, особенно телевизионные репортеры, любили Коллинза: «Он был всегда доступен для них. Даг кричал, орал, прыгал и кидал предметы… Он определенно был демонстративным по части своих действий, а ребята, ключевые игроки его команды, были чрезвычайно молоды. Хорас и Скотти его ненавидели. Он взрослел вместе с ними. Он был новичком в тренерском деле. Был парнем, вылезшим из комментаторской будки. И тоже изучал процесс, как и они».
Если Джордан и готов был выдвинуть встречные обвинения Коллинзу в связи с инцидентом, случившимся в октябре, то лишь потому, что к тому времени он уже начал (даже чаще собственной матери) оценивать происходившие с ним события через призму своего имиджа, уже ставшего основой его доходов. В интервью детройтской журналистке Джонетт Ховард, которое Джордан дал несколько недель спустя, он это признал. «Я чувствовал себя скверно из-за того, что так повел себя тогда, – сказал он о своем уходе с тренировки. – Но мне было приятно от того, что люди восприняли это так, как надо, заключив, что это проявление моего соревновательного духа».
Данная фраза становилась привычным его оправданием любого своего поведения, которое можно было интерпретировать как неподобающее: это просто проявление моего выдающегося соревновательного духа. Обвинить собственную спортивную натуру было легким выходом из ситуации, но, что более важно, публика с готовностью принимала такое оправдание. Но даже при этом, как говорил он Ховарду, у него было достаточно причин беспокоиться о собственном имидже. «С этой командой я в непростом положении. Мне трудно быть вербальным лидером команды, потому что такое чувство, что все рассматривают «Чикаго Буллз» как «команду Майкла Джордана» или «Джордан и компания». Мое имя всегда в центре внимания, и вполне естественно, что некоторые люди начинают завидовать мне».
Он беспокоился, что его отношение к партнерам на тренировках будут считать жестоким и суровым, поэтому пытался поддерживать баланс. «Если дать людям ласку и заботу, они начнут ценит тебя больше», – объяснял он. Майкл завел привычку регулярно похваливать своих партнеров в интервью для СМИ.
Коллинз был популярен в Чикаго, и Джордану пришлось переступить через себя, чтобы выказывать ему должное уважение на публике после того инцидента на тренировке. С тренером продлили контракт, но некоторые наблюдатели увидели признаки того, что давление начало сказываться на нем. Он похудел, перестал нормально есть и часто выглядел изможденным.
Джордан тоже пребывал в состоянии стресса – по иронии, эту ситуацию усугубили его финансовые успехи. Деньги, которые он зарабатывал, и его высокий статус продолжали раздражать игроков лиги. Они были наслышаны о его рекламных контрактах, видели его дорогие костюмы и золотые цепи. В то время в NBA было по меньшей мере 24 игрока, которые зарабатывали более миллиона долларов в год, тогда как Джордан был связан со своим клубом контрактом, по которому за сезон 1987/1988 г. получил 830 тыс. долларов. Сонни Ваккаро вспоминал, что Мэджик Джонсон никак не мог понять, почему контракт Джордана с обувной компанией настолько больше контрактов любой другой звезды лиги. Ваккаро слышал аналогичные жалобы и от других игроков. Теперь все знали Ваккаро как главного финансиста Nike, и его работой было общение с игроками и выслушивание их просьб.
Лэйси Бэнкс тоже знал об этих слухах. Осенью 1987 г. Sun-Times поручила ему освещать жизнь «Буллз». Бэнкс также был баптистским священником, а потому те, с кем он работал, иногда называли его Преподобный. Он тоже был поражен необычным отношением Джордана к деньгам и богатству. «Когда я начал освещать жизнь Майкла для газеты, он еще только эволюционировал, – вспоминал Бэнкс. – С ним еще не был заключен большой контракт. Джордан придерживался принципа: раз уж я подписал контракт с Райнсдорфом, то обязан ему. Если Райнсдорф захотел бы разорвать соглашение и дать ему какую-нибудь компенсацию, он бы не отказался от денег. Но он не считал, что имеет право сказать владельцу: «Я теперь стою больших денег. Думаю, вы должны заплатить мне».
Джордан так много зарабатывал вне паркета, что его зарплата по баскетбольному контракту стала для него вопросом гордости. Он не хотел, чтобы люди видели, что он требует себе больше. Доходы от деятельности за пределами площадки позволяли ему говорить, что он играет не ради денег. За годы такое не раз говорили и другие игроки, но Джордан стал первым профессиональным баскетболистом, которому действительно не приходилось концентрироваться на своей зарплате в NBA.
Бэнкс писал о Мохаммеде Али для журнала Ebony и в процессе общения хорошо узнал его, он часто рассуждал о том, насколько недопонятым публикой был боксер. Али проявил невероятную отвагу, решив высказаться против вьетнамской войны задолго до того, как это стало общепринятой практикой, и дорого заплатил за свое отрицательное отношение к ней. Этот же молодой принц баскетбола, карьеру и жизнь которого теперь освещал Бэнкс, не высказывал такого же возмущения социальной несправедливостью. И все-таки, как и многие другие люди, писавшие о Джордане, Бэнкс вскоре обнаружил, что восхищается звездой «Буллз». «Я видел, что он оценил тот факт, что успехи «Буллз» освещает чернокожий парень, – вспоминал Бэнкс в 2011 г. – В первые несколько лет мы были очень близки».
Двое мужчин часто вместе сидели, играли в карты и развлекались разговорами во время перелетов коммерческими авиалиниями, которыми команда летала в те первые годы игры Джордана в клубе. И много раз, когда окружение Джордана не следовало за ним на гостевые матчи, Бэнкс оказывался рядом, приносил ему апельсиновый сок и овсяное печенье после игры, так как набивавшиеся в лобби болельщики не давали Джордану сделать это самому. Они засиживались до предрассветных часов, смотрели фильмы на SpectraVision или опять-таки играли в карты. Тогда-то Бэнкс и пришел к выводу, что Джордан обладает фотографической памятью. Он мог цитировать целые куски текста из фильмов и вспоминать удивительные детали бесконечного множества матчей, в которых сыграл.
