Некоторые обратили внимание, что он говорит не слишком убедительно. «Я думаю, что лига продолжит работу, хотя у нас и были трудности последние шесть месяцев, – говорил он, имея в виду проблемы в связи с торгами вокруг нового коллективного соглашения, из-за которых болельщики не видели баскетбола почти половину сезона 1998/1999 г. – Думаю, что эта история вернула нас всех к реальности. Баскетбол – это бизнес, но в то же время развлечение. Это все еще игра. И игра продолжит жить».
Но ей придется жить дальше без него.
«Я просто собираюсь наслаждаться жизнью и делать то, чего никогда прежде не делал», – объяснял он. Если вкратце, говорил он, то его заново обретенная свобода будет отдана на откуп жене и трем маленьким детям, любви к гольфу и многим коммерческим соглашениям.
«Я вижу, что теперь Майкл гораздо чаще занимается карпулингом»
[45], – сказала Хуанита Джордан репортерам, отвечая на вопрос о том, как она видит будущее Джордана. «К сожалению, – продолжал Джордан, – моя мать, моя семья, братья и сестры не смогли присутствовать здесь. Но раз вы видите меня, значит, вы видите и их. Моего отца, мою мать и, разумеется, моих братьев и сестер. Они здесь через меня, и они, как и я сам, говорят вам спасибо за то, что вы взяли меня к себе, выказывали мне уважение и благодарность, которые я получал от вас на протяжении всех этих лет. Я буду в Чикаго до конца своих дней. Моя жена не разрешит мне переезжать куда-либо еще. Я буду жить в Чикаго и буду поддерживать чикагские команды».
Один из репортеров спросил, не раздумывает ли Джордан над тем, чтобы направить свои многочисленные таланты на спасение мира. Джордан открыто заявил, что он никакой не спаситель. И действительно, он не справился с задачей по спасению чемпионской команды, которую так отчаянно жаждал сохранить. Однако Джордан дал совсем скудные комментарии касательно разногласий в клубе, приведших к развалу команды, вместо этого отметив, что менеджмент «Буллз» ждет очень много тяжких трудов впереди. «Мы высоко подняли планку стандартов», – сказал он с тенью улыбки на лице.
«Я хочу поблагодарить двух джентльменов, мистера Стерна и мистера Райнсдорфа, за то, что они предоставили мне возможность поиграть в баскетбол и, разумеется, за возможность прийти в Чикаго, познакомиться с моей прекрасной женой и построить здесь семью, – сказал он. – Хочу сказать спасибо моей семье в Северной Каролине и многим моим друзьям, которые приехали сюда, чтобы поддержать меня в этот день, и которые поддерживали меня всегда, с первого моего шага на баскетбольной площадке, и даже когда я еще на нее не ступил. Я хочу выразить благодарность этим двум джентльменам и всем болельщикам Чикаго за то, что вы разрешили мне приехать сюда и приняли меня как одного из своих… Надеюсь, все будут знать наш город как город чемпионов, надеюсь, что победы продолжатся и без Майкла Джордана на паркете. Я буду болеть за «Чикаго Буллз».
Он и Хуанита вещали на пресс-конференции о том, как он отойдет к тихому существованию и станет наконец нормальным отцом. Он искренне любил своих детей, любил с самого начала, так что такой вариант казался возможным – ровно до того момента, пока он не попробовал действительно жить так. Мир полей для гольфа никуда не делся, он ждал его, как ждал и его собственный самолет Jump 23, манивший возможностью слетать куда только душе будет угодно, предлагавший возможность поиграть в карты, подымить сигарой и подурачиться с приятелями на всем пути к заветной цели. Он продолжил жадными глотками поглощать лунки, а с ними и целые поля, устраивал гольф-оргии и марафоны азартных игр, которые по масштабу лишь немногим уступали тем, что он организовывал в начале 1990-х, еще до своих неприятностей на этом поприще.
Позже его будут обвинять в том, что он вытащил на эту странную и недоступную очень многим орбиту своего приятеля Тайгера Вудса.
Дошло до того, что когда Вудс столкнулся со своими проблемами на почве сексуальной зависимости, получившими широкую огласку в СМИ, один из представителей гольфиста пожаловался, что именно участие Вудса в вакханалиях Джордана привело его к падению.
И хотя Джордан ушел из баскетбола, его соревновательный дух никуда не делся, он продолжал бушевать настолько, что Майкл стал жаждать постоянного движения, борьбы, он все время искал новые стимулы, играл партию за партией, каждый раз до позднего вечера, и ставил на кон столько, сколько было нужно, чтобы чувствовать азарт. Стал ли он зависимым от адреналина или это был выход эмоциям? Ведь он ушел из жизни на виду у всех, жизни, в которой ему так хорошо платили за то, чтобы он был таким безупречным? Скорее всего, причина была и в том, и в другом, и еще много в чем, включая то, что такой заполненный гольфом график давал ему возможность проводить много времени с друзьями, с которыми он не мог встречаться на публике в силу своей популярности. После двух десятилетий в баскетболе он не знал почти ничего, что выходило за пределы его устоявшегося жизненного цикла: тусовки с окружением, проведение минимума необходимых встреч для поддержания бизнеса, съемки в рекламах, перемежавшиеся с приземлениями в Чикаго, необходимыми для сохранения семьи. Так он думал.
Каким бы ни был корень всего этого, несколько июньских дней 1998 г., которые он выделил на импровизированное празднование чемпионского титула, обратились в недели, потом месяцы, а затем стали новым образом жизни. Как отмечал Лэйси Бэнкс, Джордан приобрел королевскую ауру, этот статус ему счастливо даровала обожавшая его публика. Настойчивое стремление соответствовать большим ожиданиям, которыми сопровождалось его существование в баскетболе, не пропало с завершением карьеры игрока. Погрузившись в гольф и необузданное веселье, он довольно быстро решил, что хочет иметь какое-то место в баскетболе, хочет пустить в дело те ценности, которые он так ясно олицетворял, будучи игроком. Он будет учить следующее поколение важным понятиям об игре, объяснял он репортерам.
Первой его мыслью было занять важную должность в «Буллз», стать совладельцем команды, участвующим в управлении клубом. Некоторым казалось смехотворным то, что у него были такие ожидания, учитывая, какие конфликты разгорались в «Чикаго» в последние его сезоны в команде. Одного гнева Джордана было достаточно, чтобы заставить такого сурового господина, как Джерри Райнсдорф, побелеть. Однако опыт его работы с Nike породил прецедент. За годы он расходился с Филом Найтом во мнениях по очень многим вопросам, но его присутствие в обувной компании и участие в ее развитии обеспечили Nike существенный рост и обогатили фирму. И за свою беспрецедентную власть в ней и влияние на ее развитие он получал щедрое вознаграждение.
Было очевидно, что его усилия и энергия обеспечили аналогичный рост и «Буллз». Но если Джерри Райнсдорф и раздумывал о том, чтобы вознаградить Джордана аналогичным образом, никаких документальных свидетельств этого не имеется. Было бы разумным сохранить связи невероятно популярного в народе героя с клубом – такое решение могло бы подготовить почву к повторному возвращению Джордана в Чикаго.
Чтобы привести в управленческую структуру «Буллз» Джордана, клуб должен был изменить роль Краузе или уменьшить его полномочия, а то и вовсе избавиться от него, учитывая взаимную неприязнь двух участников конфликта. В 1999 г. эта неприязнь еще была свежа в памяти Краузе и Райнс-дорфа. Чикагская пресса на всем протяжении сезона 1997/1998 г. снова и снова окунала их в неприглядные обстоятельства истории с развалом команды. Джордан всегда был правым, а они, казалось, всегда неправыми.
