Пиар-менеджер «Буллз» Тим Халлам наблюдал за тем, как Джордан превращается в публичную фигуру, наделенную потрясающим самообладанием. Джулиус Ирвинг привнес в образ суперзвезды профессионального баскетбола благородство и изящество, которыми Джордан восхищался и которые пытался копировать в своих взаимоотношениях со СМИ. Не вредило и то, что Делорис Джордан следила за каждым шагом своего сына и тут же нашептывала ему на ухо, если что-то было неладно. Более того, способность слушать позволяла ему понимать вопросы репортеров и буднично формулировать запоминающиеся ответы на них.
«Думаю, что он вырос во всех отношениях, – отмечал Халлам. – Если посмотреть его первые интервью, будет видно, что он не был так четок в своих словах, как четыре, восемь или 12 лет спустя после начала профессиональной карьеры. Знаете, в нем поменялось все. Изменилось все и по части одежды. Забавно вспоминать его первый год и то, во что он был одет тогда, и сравнивать это с тем, как выглядел он спустя четыре года. Он прошел путь от треников до дизайнерских костюмов».
Каким бы позитивным и прибыльным ни было пребывание в центре внимания публики, оно все же ускорило процесс отчуждения Джордана, процесс, на который Халлам начал обращать внимание уже в феврале дебютного сезона Майкла. Отчасти причиной этого была растущая как на дрожжах известность, а отчасти унижение, испытанное им на матче Всех Звезд. Сонни Ваккаро вылетел в Чикаго после той игры, чтобы объяснить ему реакцию главных звезд лиги на него и его поведение. «После матча Всех Звезд никто в Nike не знал, что делать, – вспоминал Ваккаро. – Мы с Майклом поговорили. Я сказал ему: «Эта ситуация показывает, как далеко они готовы зайти просто потому, что ты лучше их всех, Майкл».
Разговор оказался слабым утешением для разочарованного Джордана. Мэджик Джонсон был его кумиром.
Как сказал сам Джордан репортерам после игры, инцидент заставил его мечтать о том, чтобы залезть поглубже в нору и спрятаться там ото всех. Он уже стремительно двигался по пути к тому, чтобы стать заключенным, запертым в собственном номере отеля, не желающим выбираться на публику по любым поводам, кроме матчей и обязательных пресс-мероприятий. Лишь изредка он вылезал из своей добровольной изоляции. Тим Халлам вспоминал: «Когда он выходил, ты думал: «Вау, Майкл вышел!» Ты был рад за него. Это чем-то напоминало льва, выбравшегося ненадолго из клетки на прогулку по территории зоопарка».
Помимо неприятия его звездами лиги, на Джордана давил и внезапно свалившийся звездный статус, подавлявший его и съедавший значительную часть его новой жизни, – избежать этого было нельзя. В те времена команды все еще летали коммерческими рейсами, означавшими, что выездные игры начинались уже в пять утра со звонка будильника и поездки в аэропорт, непременно сопровождавшейся вниманием людей, узнававших его на каждом углу. Люди считали себя попросту обязанными подойти поближе к новоиспеченному магу мира спорта, и, как правило, проходило совсем немного времени, прежде чем его окружала большая толпа. Халлам рассказывал: «Я говорил: «Знаете что, он должен просто послать все к чертям и делать то, что хочет». Но потом, когда видишь, как он выходит и оказывается в этой толпе, то понимаешь, что он не может этого сделать. Потому что люди просто сходили с ума рядом с ним, будь то дети, взрослые или кто-то еще, они не могли сдержаться. Просто слетали с катушек. Вот каково ему было».
Сложившаяся ситуация вынудила его искать тихое убежище. «Майкл говаривал, что любит ходить в кинотеатры, – объяснял Джо О‘Нил. – В кинотеатре ты сидишь, как обычный человек, тебя никто не узнает. А во всех остальных местах – ресторанах, торговых центрах, автозаправках, везде, куда бы ты ни отправился, – люди тебе шагу не дадут ступить».
Nike и NBA тоже несли некоторую ответственность за то, что личная жизнь Майкла была принесена в жертву, считал Джордж Гервин, ставший партнером Джордана по команде в 1985 г. «Тогда все и изменилось, старик, – отмечал он. – Когда они сделали его больше самой жизни. Это тяжело ему давалось. Они превратили его в самого знаменитого баскетболиста в истории. Но жизнь с таким статусом тяжела, и нужно всюду водить с собой охрану. Невозможно поесть, невозможно просто посидеть на лавочке – рядом обязательно кто-нибудь сядет. Он вел ту же жизнь, что и Майкл Джексон. Суровая это жизнь. Такая жизнь может быстро свести в могилу. Менялась и игра. Она изменилась с приходом ESPN и кабельного телевидения. Ему реально приходилось изолировать себя, потому что они неустанно его раскручивали и продвигали. Nike и все прочие. Ему стало трудно жить жизнью обычного парня. Его, по сути, ограбили, лишив жизни как таковой».
«Он пытался сладить с общественным вниманием, которое стало чрезмерным, – вспоминал Тим Халлам. – Думаю, что главная перемена произошла в том, что касалось требований, потому что они стали почти неимоверными. И вы не должны забывать о том, что чрезмерными требования были со стороны одних только «Буллз», я даже не говорю о его собственных проектах, рекламных кампаниях, сотрудничестве с Nike и вообще о жизни в целом. Все это в совокупности порождало хаос, который в то время в NBA был масштабным».
Брюс Левин, много лет проработавший радиорепортером в Чикаго, считал, что Джордан стал чувствовать себя овеществленным «во многом как очень красивая женщина, которая не может справиться с тем, что люди концентрируют свое внимание только на ее внешнем виде, что они очарованы тем, какая она снаружи, ее физической оболочкой. Он знал, что люди общаются с ним не как с человеком, а как с неким объектом».
«Ему через многое пришлось пройти, – говорил Халлам. – Не думаю, что это действительно изменило его характер, но сделало другим человеком просто потому, что ему пришлось стать другим. Невозможно угодить всем. Можно пытаться делать это какое-то время, но потом все равно приходит осознание, что ты не можешь так больше и все эти попытки не стоят сил и энергии, затраченных на них. Естественно, что какие-то вещи отойдут на второй план, а некоторые люди начнут думать, что все дело в твоем огромном эго или высоком статусе, будут считать, что причина в том, что у тебя теперь много денег и известности. Но это совсем не тот случай. В сутках всего 24 часа. Думаю, что это было самым трудным во всей ситуации с ним: я сочувствовал ему, но никто не мог как-либо контролировать происходящее вокруг него».
«И все же, – добавлял Халлам, – он все равно выходил на паркет и делал то, что должен был делать».
В борьбе
Странным образом Джордан нашел некоторое облегчение в общении с репортерами, регулярно освещавшими жизнь команды, людьми, которым он научился доверять настолько, что позволял себе беседовать с ними перед матчами. Кроме того, он продолжал черпать поддержку от семьи, его мать и братья регулярно навещали его в Чикаго. Отец тоже приезжал, но это порождало новые проблемы из-за усугублявшегося конфликта между родителями. Вскоре люди в Чикаго из окружения Джордана и его команды начали обращать внимание на то, что родители Майкла редко бывают вместе. Сонни Ваккаро отмечал, что после тех первых встреч ему почти никогда больше не приходилось иметь дело сразу и с Джеймсом, и с Делорис Джордан. «Сначала в поездках все было нормально, – вспоминал Ваккаро. – Они были вместе. В первый раз у нас была совместная встреча, но потом, после двух-трех раз, все сошло на нет. Я буду лукавить, если скажу, что помню что-то, кроме коротких односложных диалогов с ними, после этого».
