США не прекращали пропагандистскую войну с наркотиками, и особенно резкие всплески паранойи наблюдались при президентах Никсоне и Рейгане. «Наркопреступность изобретательна… Она день за днем упорно придумывает новые и все более ловкие способы красть жизни наших детей», — возвещала Нэнси Рейган в ходе своей кампании «Просто скажи нет»11. В 2016 г. Дэн Баум в статье для Harper’s Magazine цитировал шокирующее признание Джона Эрлихмана, советника Никсона по внутренней политике:
При Никсоне у Белого дома… было два врага: антивоенное левое движение и чернокожие. Понимаете, о чем я? Мы отдавали себе отчет, что нельзя объявить противозаконным протест против войны или расовую принадлежность, но, приучив людей ассоциировать хиппи с марихуаной, а черных с героином, а затем признав тяжким преступлением и то и другое, мы могли дезорганизовать обе субкультуры. Могли арестовывать их лидеров, обыскивать дома, врываться на собрания и каждый вечер очернять их в теленовостях. Знали ли мы, что лжем о наркотиках? Разумеется, знали12.
Политики, правоохранители и журналисты потратили немало усилий, чтобы превратить наркотики в эликсир Сатаны. В 2017 г., когда США охватила опиоидная эпидемия, генеральный прокурор Джефф Сешнс заявил, что проводимое им ужесточение приговоров наркодилерам «этично и справедливо»13. Десятилетие за десятилетием миллионы людей отправляли за решетку с ужасными последствиями для своих семей, работы и психики. Заметная доля этих людей, особенно в США, оказывалась в тюрьме не более чем за хранение наркотиков.
Как бы ни относились к наркотикам в администрации Трампа, в обществе в целом сегодня наблюдается определенное смягчение. Сторонники легализации наркотиков добиваются того, чтобы к наркозависимости относились как к заболеванию, требующему лечения, а не как к моральному падению, заслуживающему наказания. Те два с лишним миллиона американцев, что ныне находятся в зависимости от опиатов, нужно лечить, а не преследовать. Это понял главный наркополицейский администрации Обамы Джил Керликовски, сказавший в 2013 г: «Я всю жизнь служил закону. Бóльшую часть этих 37 лет я, как и большинство людей, считал, что человек, попавший в зависимость от наркотиков, ущербен морально — он слаб, у него нет воли. Я ошибался. В зависимости нет ничего аморального»14.
В ответ сторонники запрета экспериментируют с новыми ультрасовременными способами изобличения наркоманов в моральной ущербности. Покупатели наркотиков, рассуждают эти люди, поддерживают коммерцию, которая наносит огромный общественный и экологический вред тем странам, где эти наркотики производят и через которые их транспортируют. Ответственность потребителя за вред, наносимый всей мировой системой производства и сбыта, — это самый новый фронт, на котором ведется моральная война против наркотиков.
Добро или зло?
Трудно представить, чтобы кто-нибудь когда-нибудь считал морально допустимым людоедство, но так было. Трудно представить, чтобы человека могли приговорить к смерти (или где-то могут сегодня) за гомосексуализм. Однако так было (и есть). Наших предков озадачила бы моральная истерия вокруг наркотиков, и вполне возможно, так же посмотрят на нее и наши потомки. Разные общества и разные эпохи диктуют разную мораль.
Наверное, вас уже утомил мой моральный релятивизм. «Мы знаем, что в гомосексуальности нет и никогда не было ничего аморального», — возможно, скажете вы. Или, если вы живете в обществе определенного типа, то можете высказать прямо противоположную позицию. И в том и в другом случае вы резко воспротивитесь идее, что взаимоисключающие моральные установки могут быть равно «правдивыми». Но в том-то и беда морали: считаем ли мы ее психологической адаптацией, социальным конструктом или универсальным законом, данным от Бога, мы все равно живем в мире, где есть люди, придерживающиеся моральных истин, совсем не похожих на наши. И для этих людей собственные моральные истины столь же значимы, как и для нас наши.
Даже обсуждать моральные правды, альтернативные устоявшимся воззрениям, бывает трудно. Если вы твердо убеждены, что наркотики — зло, вряд ли вас кто-то в этом разубедит. Мы лучше замечаем потенциальную вариативность моральных правд на примере вещей, к которым у нас еще нет устоявшегося отношения.
Донорство органов, самый бескорыстный дар чужому человеку, кажется восхитительно моральным поступком. Но как вам донорство через соцсети? Обычно человеку, принявшему необычайно благородное решение отдать ближнему почку или часть печени, не дают возможности выбрать получателя этого дара. Сегодня, с появлением соцсетей и профессиональных платформ типа MatchingDonors.com, появилась возможность искать совместимых пациентов, нуждающихся в пересадке, в интернете и выбирать предпочтительного кандидата. Доноры могут выбирать получателей по семейному положению, жизненной истории, профессии, расе, вере и даже просто по внешности. Почему бы и нет? Если вы собираетесь пожертвовать почку, почему бы не позволить вам отдать ее симпатичной белой девушке-христианке, только что добившейся стипендии в Гарварде?
Может быть, потому, что это будет несправедливо по отношению к менее фотогеничным пациентам или к тем, кто не так изящно сочиняет истории, не так активно пишет в соцсетях, кому вообще неловко рекламировать себя в интернете. Может быть, потому что формат конкурса красоты глубоко неуместен, когда речь идет о жизни и смерти. Может быть, потому, что эмоционально окрашенное видео на YouTube способно побудить кого-нибудь к поступку, о котором человек потом пожалеет. Может быть, потому, что это расшатывает хорошо налаженную систему трансплантологии, уже не одно десятилетие успешно подбирающую доноров.
Медики определенно считают такой подход морально сомнительным. Врачебные коллективы в разных клиниках отказывались делать пересадку между подходящими друг другу донором и реципиентом, если те были «друзьями» в соцсетях. Оправдан ли их отказ, этичен ли? Что если эта принципиальная позиция будет стоить жизни кому-то из возможных получателей донорского органа?
Такова новая этическая задача, которую мы с вами должны разрешить. Вероятно, каждое общество утвердит в отношении донорства органов через соцсети свою моральную истину, которую примет большинство людей в этом обществе. Какой будет эта истина, нам еще предстоит увидеть, но с высокой вероятностью ее сформируют конкурентные правды, продвигаемые через медиа и посредством кампаний в соцсетях.
Права или нет, но это моя группа
Большинство из нас принадлежит к каким-то группам: политическим партиям, коммерческим компаниям, научным учреждениям, спортивным клубам, местным сообществам и религиозным объединениям. Мы легко принимаем господствующие в наших группах моральные истины. И если возникает какое-нибудь этическое противоречие, мы руководствуемся реакцией большинства в своей группе. Если люди, разделяющие наши политические взгляды, пишут твиты в поддержку мусульман, которых не пустили в страну, мы, наверное, поступим так же. Если вы выросли в сообществе, где аборт считают убийством, то вполне вероятно, что вы присоединитесь к антиабортным протестам. Моральные истины сплачивают группу (строго говоря, эволюционные биологи склонны видеть в морали набор психологических адаптаций — эволюционный механизм, стимулирующий сотрудничество внутри группы). Если члены группы станут исповедовать разные этические истины, мораль утратит сплачивающую функцию, и целостность группы окажется под угрозой. Поэтому в любой культуре сильно групповое давление, вынуждающее всех принимать одни и те же моральные ценности.
