Томас расхохотался. Я приподняла бровь. Он едва не свалился с диванчика. Я никогда прежде не видела у него такого бурного проявления эмоций. Дачиана просто закатила глаза. Когда к Томасу вернулась способность говорить, он едва не охрип от смеха.
Не будь его искренний смех таким чарующим, я бы ткнула его пальцем в бок. Да, здесь Томас определенно был более веселым и менее скованным, чем в Лондоне. Не могу отрицать, что эта его сторона меня заинтриговала.
– Ах, если бы я только мог запечатлеть выражение твоего лица, Уодсворт! В жизни не видал такого очаровательного оттенка красного!
Когда я решила, что Томас уже взял себя в руки, он снова расхохотался.
– Вот уж воистину, напали. Похоже, Дачи, тебе стоит поработать над манерой ухаживания.
– Томас, иди ты знаешь куда? – Дачиана повернулась ко мне. – Мы с Иляной уже довольно давно знакомы. Когда она узнала, что Томас решил поступить в академию, то попросилась сюда на работу. Для нас это удобный способ встречаться. Извините, что мы вас напугали. Должно быть, это ужасно – думать, что в морге происходит нечто зловещее. Особенно после всех этих убийств, совершенных Потрошителем.
Лицо ее озарилось, и я, к своему удивлению, ощутила укол зависти. Хотелось бы мне, чтобы у кого-то на лице появлялось такое страстное желание при одной лишь мысли обо мне. Я глубоко вздохнула и взяла себя в руки. Не у кого-то. У Томаса. Я хотела его. Я не смела и взглянуть в его сторону, опасаясь, что мои похотливые чувства станут слишком заметны.
– Полагаю, мы немножечко увлеклись вчера ночью, – сказала Дачиана. – Мы уже довольно давно не оставались наедине. Просто… я ее обожаю во всех отношениях. Случалось ли вам при взгляде на другого человека чувствовать, как вспыхивает ваша душа? Она заставляет меня мечтать о великих свершениях. В этом и заключается красота любви, ведь правда же? Она пробуждает в человеке лучшие его стороны.
Я задумалась об этом на мгновение. Хотя я безоговорочно соглашалась с тем, что они с Иляной были прекрасны вместе, мне также казалось, что можно добиться впечатляющих достижений, если решишь остаться свободным. Близость романтического партнера вряд ли способствует внутреннему росту.
– Я согласна, что любовь – это прекрасно, – медленно начала я, не желая никого оскорбить, – но есть определенное очарование в том, чтобы полностью довольствоваться собственным обществом. Я полагаю, что именно в этом заключается величие. И мы можем обуздывать свои порывы или давать им волю по собственному желанию.
Глаза Дачианы одобрительно сверкнули.
– Согласна.
– Хотя мы можем бесконечно рассуждать о любви, – с притворной обидой сказал Томас, – ваша ночная встреча заставляет меня завидовать.
В дверь в третий раз постучали, и этот стук перебил Томаса прежде, чем он успел сказать что-нибудь неподобающее. Томас встал и тут же принял серьезный вид, как будто переключателем щелкнул. Хотя здесь находилась его сестра, на это все равно могли посмотреть косо из-за отсутствия компаньонки.
Я подавила страх и отозвалась:
– Да?
– Буна диминиата, мис… Одри, – сказала Иляна, чуть покраснев.
– Я…
– Доброе утро, Иляна, – сказал у меня из-за спины Томас. – Я и не знал, что вы здесь работаете, пока сюда не примчалась сестра, вне себя от волнения и с глазами, как у лани. Мне следовало бы догадаться, что она явилась не за тем, чтобы одарить меня своим искрометным присутствием.
К глубочайшему моему изумлению, Иляна ответила искренней улыбкой.
– Я тоже рада вас видеть.
Но улыбка ее быстро погасла.
– Вам обоим следует немедленно спуститься вниз. Обязательное собрание. Молдовеану не в духе. Вам лучше бы не опаздывать.
Томас хмыкнул.
– Это будет небезынтересно. Но мне что-то кажется, что он постоянно не в духе.
Дачиана плюхнулась на диванчик, уперев ноги в шелковых чулках в низкий столик.
– Звучит чудесно. Передавай ему привет от меня. Если я ему понадоблюсь, то я тут, буду валяться у камина.
Томас закатил глаза.
– Ты как домашняя кошка! Вечно дремлешь на солнышке или нежишься у огня! – Томас озорно улыбнулся, и я покачала головой, но он все равно добавил: – Уж пожалуйста, удержись и не точи когти о мебель!
Он вытолкнул нас с Иляной из комнаты прежде, чем Дачиана успела что-либо ответить, и я едва удержалась, чтобы не расхохотаться, когда она принялась из-за двери сыпать ругательствами на румынском.
К тому моменту, как мы с Томасом вошли в обеденный зал, Анастасия уже втиснулась между Николае и тем здоровяком-грубияном, Андреем. Я приподняла бровь, удивляясь тому, что она решила присутствовать на этой встрече с ее дядей. Смелый маневр. Она определенно не желала позволять Молдовеану исключить ее из происходящей в замке интриги. Я представила, как она каждый день сидит, как привязанная, в своих покоях, и решила, что это должно быть невыносимо скучно.
Все расселись за столы в том же порядке, что и вчера. Я осознала, что никого больше не знаю по имени, и решила до вечера познакомиться со всеми. Парень с рыжими кудрями сидел со смуглым молодым человеком. Братья-итальянцы сидели, ссутулившись, и что-то зубрили. А мы с Томасом на миг замешкались, не зная, где устроиться.
Андрей, не обращая внимания на косые взгляды, подвинулся, и Анастасия весело помахала нам, приглашая сесть с ними. Николае оторвал взгляд от тарелки и посмотрел на нас пристально, но не слишком решительно. Томас проигнорировал его и смотрел лишь на меня. Похоже было, что ему очень не хочется сидеть рядом с князем, но он предоставил решение мне. Это было предложение мира после того, как он вчера принялся настаивать на нашем совместном возвращении в Лондон, и я оценила его жест.
Хоть я и не стремилась подружиться с Николае, оставаться с ним врагами мне тоже не хотелось. Если Анастасии хватило силы духа присоединиться к этой компании вопреки желаниям своего дяди, я вполне могу последовать ее примеру.
Николае взял пирожок с мясом, разделил его на кусочки и разбросал их по тарелке. А сам не съел ни крошки. В глубине души я смягчилась. Терять близкого человека нелегко, и зачастую в подобной ситуации люди проявляют такие свойства характера, каких впоследствии стыдятся.
Гнев – это стена, за которой прячут боль. Это я узнала на собственном опыте.
Я направилась к их столу и села.
– Доброе утро.
– Буна диминеата, – отозвалась Анастасия. Ее бодрый голос разнесся по почти безлюдному залу. Ее платье было ярко-красным – почти вызывающим. Оно было умело сшито с таким расчетом, чтобы производить максимальное впечатление. Анастасия повернулась к Томасу и быстро оглядела его.
– А вы, должно быть, тот самый красивый попутчик.
Томас с непроницаемым лицом занял стул рядом со мной.
