При первой возможности я полностью зарядил батареи и вновь попытался связаться с Веллингтоном, но не сумел добиться от них ответа, к сожалению. Тем не менее, я слышал их и еще множество других тихоокеанских станций.
По мере удаления от Новой Зеландии все труднее становилось ловить коммерческие станции, мне приходилось рыскать по эфиру в поисках сигналов точного времени для моего хронометра. В продолжение всего плавания я внимательно отслеживал его ход и знал, что за сутки он отстает на 8½ секунд. Иногда часы начинали шалить, поэтому я имел привычку ежедневно проверять их.
Навигация вдали от берега с использованием секстанта требует точного времени. До изобретения хронометра в 1714 году Джоном Харрисоном морякам при определении своего восточного или западного положения в координатах приходилось задействовать исключительно опыт и ничего больше. Тогда возможно было измерять широту, но не долготу, поскольку при определении широты требуется знать максимальную угловую высоту солнца над горизонтом в полдень, а для расчета долготы необходимо знать точное, вплоть до секунды, время при измерении высоты солнца. До первой половины XVIII века, пока еще не существовало механизмов точного отсчета времени, моряки просто плыли на север или на юг до тех пор, пока не достигали широты пункта назначения. После чего, поворачивали и плыли вдоль географической параллели, пока не замечали земли. В таких плаваниях особо ценилась зоркость взгляда вахтенных. Харрисон, йоркширский плотник-самоучка, сконструировал хронометр, суточная погрешность которого не превышала 3 секунд, причем на борту парусного судна и при меняющейся температуре воздуха! И это в эпоху, когда самые изощренные часы на берегу не отличались чрезмерной точностью. Хронометр Харрисона и сегодня можно увидеть в Гринвичском морском музее. О важности изобретения для того времени можно судить по тому, что его автор получил в качестве награды от британского правительства 20 тысяч фунтов стерлингов. В современной валюте это равняется 2,87 миллиона фунтов стерлингов. Мой хронометр был намного совершеннее своего предка XVIII века, но его уже несколько лет не чистили.
Более четырех недель я был лишен возможности сверять время. Это не на шутку встревожило меня. Правда, точное время можно узнать и без хронометра – по угловой высоте луны над горизонтом, но для этого нужны годовые таблицы, которые уже много лет не публикуются. Находясь на борту Spray, Джошуа Слокам с помощью лунных таблиц вычислял точное местонахождение, имея с собой лишь старый будильник. Мне же ничего не оставалось, как довериться показаниям хронометра, сверяя его время от времени по полуденному солнцу, рассвету и закату. В этом плане я находился в худшем положении, нежели капитан Кук, у которого, по крайней мере, корабль был больше. Размер судна влияет на показания хронометра. Впрочем, когда мне удалось, приблизившись к Южной Америке, поймать сигнал радиостанции ВВС, оказалось, что мой хронометр отстал всего лишь на три секунды, которые при определении координат дают погрешность незначительную настолько, что ею можно было пренебречь.
Странно, что мне не удавалось поймать мощные американские радиостанции в Гонолулу, Сан-Франциско и Панаме. Так или иначе, но я сумел услышать сигнал одного из зарубежных коммерческих передатчиков ВВС. Как-то раз мне удалось поймать американскую коммерческую радиостанцию и получить от ее ди-джея приблизительную информацию о текущем времени – нежирно, однако лучше, чем вообще ничего.
Примерно в то время, когда мы в поиске западных ветров повернули на юг, мне стали сниться тревожные сны. В большинстве из них присутствовало ощущение, будто это плавание является ничем иным, как разминкой и после возвращения в Британию должна будет начаться настоящая гонка. 16 декабря основной мотив чуть изменился, теперь в гонке участвовало десять яхтсменов, а путешествие было разбито на десять этапов. Я плыл из Австралии в Новую Зеландию. В один из вечеров меня сняли с яхты и я оказался в горячей ванне, за которой должен был последовать роскошный ужин. Неизвестно по какой причине мне страстно захотелось уйти оттуда и я пошел на кухню, чтобы отменить заказ. Повар немедленно схватил огромное блюдо со стейком с яичницей-глазуньей, грибами, зеленым горошком и картофелем и выкинул его в окно. После этого акта вандализма я проснулся.
В большинстве случаев мне снились сны, имеющее прямое отношение к плаванию, но иногда я просыпался с мыслью о только что приснившемся человеке, которого не видел уже долгие годы. Часами я размышлял об этом, сидя в кокпите. Помимо знакомых людей и нежданно-негаданно всплывших воспоминаний, заставлявших думать о них по-новому, я размышлял о таинственной природе подсознания, вмещающего в себя невообразимое количество информации, большая часть которой остается недоступной обычному сознанию. Недоступность подсознания приводит к тому что, просыпаясь и вспоминая о приснившемся, мы воспринимаем сновидение как нечто абсурдное и бессмысленное, однако появление во снах давно позабытых людей из нашего прошлого заставляет со всей серьезностью отнестись и к другим сновидениям. Мы живем в материалистическую эпоху и я должен признаться, что никогда не придавал значения снам. Но жизнь на Suhaili в определенной степени более сущностная, на нее не воздействуют накладываемые социумом ограничения, и я стал задумываться над тем, не упускаем ли мы здесь чего-то исключительно важного? Стоит ли безоговорочно отметать предрассудки веры, связанные в древние эпохи со снами и их толкованием? Тогда жизнь людей была более простой и не столь суматошной, как наша, им не приходилось спешить по утрам в офис или на завод. Почти вся наша энергия затрачивается на работу, а времени и сил на общение хронически не хватает. Раньше и в деревнях, и в городах люди собирались группами, как это происходит и сегодня в сельских местностях Африки и Индии. Из моего личного опыта мне известно, что часто беседа идет именно о такого рода вещах, а глубина и уровень обсуждения шокирующе высок для выросшего в городских условиях человека, который склонен считать жителей глубинки невежами и глупцами. Мне не удавалось толковать смысл моим отвлеченным сновидениям, но до самого конца плавания мне продолжали сниться люди из моего далекого прошлого. Возможно, в будущем люди научаться вскрывать пласты подсознания и пользоваться заложенной в них информацией подобно тому, как сегодня обращаются, скажем, с таблицами умножения.
Хотя Suhaili удалось продвинуться южнее и даже поймать в паруса западный ветер, дистанция дневных переходов оставалась пока еще меньше планируемой. Сокращение площади парусов на ночное время давало мне возможность спокойно поспать, но постепенно стала сказываться чрезмерная нагрузка на лодку. Приходилось тратить на текущий ремонт два-три часа в день. Хуже всего дело обстояло с парусами. Несмотря на то, что Suhaili неплохо сохраняла балансировку, когда я не стоял у руля, если большая волна поворачивала лодку, ей требовалось некоторое время, чтобы лечь обратно на курс, даже если ее и не разворачивало через фордевинд. Тогда мне приходилось просыпаться и подниматься на палубу. Дабы проснуться во время, я спал без подкладочной доски и любой фордевинд выкидывал меня из койки. Такой своеобразный, но чрезвычайно эффективный будильник, который обошелся мне несколькими синяками, но спас от неприятностей. Однажды, пробудившись от сна на полу каюты, я с трудом сумел взобраться на палубу: Suhaili накренило так сильно, что иллюминаторы были под водой. Гики сильно вибрировали от нагрузки, канаты напоминали готовые лопнуть струны. Казалось, еще немного и лодка останется вообще без мачт. Такелаж постепенно изнашивался, что лишь усугубляло ситуацию с потрепанными парусами. Мне все чаще приходилось снимать паруса для того, чтобы заняться латанием расходящихся швов, естественно, это отражалось на скорости движения.
