Простроченные стежки на парусах из хлопчатобумажной ткани и парусины обычно не доставляют морякам хлопот, чего нельзя сказать о швах на териленовой ткани, которые легко истираются. В то же время, териленовые паруса прочны и не подвержены окислению. Очень сомневаюсь, что какой-либо другой ткани удалось бы вынести нагрузки во время нашего плавания.
Я все еще опасался встречи с льдинами, но наш маневр на север стоил такого количества времени, что Муатисье, по-видимому, был уже где-то рядом. Досада сподвигла меня на отчаянный шаг: я решил спуститься ниже 45 параллели и поиграть с льдинами в русскую рулетку. Мне надо было сохранить лидерство любой ценой. Границы распространения плавучих льдов выглядели по-разному в Адмиралтейских лоциях и на картах. Вплоть до настоящего времени я отдавал предпочтение фактору безопасности и прокладывал курс по лоциям, на которых граница плавучих льдов располагалась севернее. Теперь же я решил поставить свою судьбу в зависимость от карт, указывающих более южную границу льдов. Я попытался отыскать некие аргументы в поддержку моего решения и мне это удалось. Как оказалось, карты были изданы гораздо позже, чем лоции. Этого было достаточно для того, чтобы мгновенно забыть о рекомендациях Адмиралтейства. В определенной степени, мое поведение отдавало безрассудством, но я должен был первым попасть домой, поэтому риск казался мне оправданным.
После того, как мы повернули на юг, мое настроение заметно улучшилось. Через два дня после того, как мы достигли вестов, я ощутил себя бодрым и счастливым:
18 декабря 1968 года, 188-ой день плавания
Посвятил весь день мелочевке. Начал со смазки частей такелажа, потом срастил два куска левого стаксельного каната в месте, где он сильно истерся. Теперь примерно полсажени зеленого цвета, остальной канат белого цвета. Ничего не поделаешь, приходится управляться тем, что у меня есть.
Попробовал отскрести жесткой щеткой водоросли с белой линии на корпусе, но оказалось, что щетка для этого не подходит, пришлось воспользоваться шпателем. Отдирать водоросли очень трудно. Интересно, что по левому борту растут коричневые водоросли, а по правому – зеленые. Возможным объяснением может быть то, что солнце больше светит в левый бок. Я заметил также, что упавшая в воду отодранная водоросль несколько саженей проплывает рядом с лодкой в дюймах шести от борта. Серия экспериментов показала, что такое происходит только у кормы. Наверное, поэтому водоросли обычно прикрепляются именно к кормовой части корпуса. Кроме кормы водоросли растут у самого носа выше ватерлинии. Они еще не успели укорениться, и мне удалось отодрать их в виде тонкой пленки зеленых водорослей.
Морские желуди еще не успели оправиться и перестроить свои ряды после моей последней атаки на них, но я засек их крупную компанию на стоечной подкладке руля автоуправления. Как только потеплеет, я опять атакую их.
Убираясь в шкафчике в ногах моей койки, я обнаружил, что исчезли два баллончика с жидкостью для заправки зажигалок. У меня остается еще половина баллона. Спички отсырели, их серные головки мгновенно крошатся при попытке их зажечь. Боюсь, что заканчивать плавание мне придется с вечным огнем на борту.
Вскоре после 17.00 подул свежий попутный ветер. Уже явственно проглядывалась полоса туч, свидетельствующая о приближающемся штормовом фронте, поэтому я спустил Big Fellow. Хотелось бы, чтобы все фронты так спокойно проходили мимо! Спустив генакер, я поднял кливер и повернул через фордевинд. Сила ветра сейчас (19.00) чуть больше 5 баллов и мы быстро плывем вперед по локсодромии с двумя рифами на гроте и одном на бизани. Suhaili хорошо сохраняет балансировку. Постояв у руля какое-то время, я понял, что это необязательно. В таком стиле выигрываются гонки, но дай Боже, чтобы не было слишком поздно. Мы делаем около шести узлов, но скорость упадет после того, как поднимутся волны. Огромная дождевая туча прошла мимо, небо покрыто группами кучевых облаков, между которыми проглядывает синева неба. На большинстве волн барашки, но море пока еще не бушует, с северо-востока накатывают небольшие ветровые волны. Зрелище моря воистину впечатляет: над мерцающей бледным светом водной поверхностью нависла темно-серая масса туч, в паре сотен ярдов от нас кружат два альбатроса, занятые вечным поиском пищи. Днем здесь было два буревестника, но позже они куда-то исчезли – только что, написав эти строки, я огляделся и увидел их вновь!
Этим вечером я чувствую себя счастливым. За день удалось пройти хорошее расстояние и от этого душе веселее. Торжественное безмолвие Южного океана было взорвано моим пением. В мою сегодняшнюю программу было включено немало благодарственных гимнов, что является проявлением признательности к благоприятствующей стихии. Так как мне трудно читать при свете штормового фонаря, посижу наверху еще немного с бутылкой виски и продолжу импровизированный концерт. На всякий случай, лучше находиться на палубе и наблюдать за происходящим. Барометр указывает на возможное усиление силы ветра. Можно было бы сократить паруса и спуститься в каюту, но я спешу домой.
Появилась еще одна пара буревестников.
Надо выучить наизусть еще один стих из Элегии Грея
[28]. За последние три ночи я уже выучил три стиха – это полезно для памяти.
Только что зашло солнце. Отыскав разрыв между тучами и горизонтом, оно окрасило все вокруг в красное золото, даже цвет парусов изменился. Очень красиво.
По мере сокращения числа непрочитанных книг на первый план для меня выходит поэзия. Было непросто читать и одновременно держаться за румпель. При чтении приходится надолго отводить глаза от компаса и лодка начинает плыть зигзагами, но намного удобнее учить наизусть стихи. Помимо наслаждения поэзией, запоминание стихотворных форм способствует дисциплине сознания, которая в моем положении отнюдь нелишняя. Насколько я вправе судить, при встрече с людьми в Новой Зеландии я вел себя достаточно адекватно, но не уверен в объективности моего мнения. Претерпи мой характер изменения, я не смогу их заметить, поскольку ни с кем не общаюсь и не могу сравнивать мое поведение с поведением других. Время от времени, желая проверить способность речи, я записывал себя на магнитофонную ленту, но больше всего меня волновало состояние сознания. Поэтому я заучивал наизусть стихотворения, причем не только Элегию, в которой встречаются одни из лучших во всей английской поэзии строки, но и Шекспира, Бернса, Скотта, Каннингэма и многих других. Для того чтобы дать нагрузку голосовым связкам, я обычно, держа в одной руке томик английской поэзии, декламировал в полный голос стихи. Моими слушателями были кружащие над нами альбатросы и буревестники. Если декламация приводила их в недоумение, то мое пение явно тревожило птиц, поскольку голоса у меня нет, кроме того, иногда я неожиданно даже для самого себя перескакиваю с ноты на ноту. Поэтому, стремясь сохранить хоть какой-то дружеский круг общения, я ограничил пение стенами каюты. Так или иначе, самое лучшее представление в жизни я дал среди волн Южного океана.
