По-видимому, причиной недомогания стали начинающие приходить в негодность мясные консервы. Сами жестянки были в порядке, но существенные перепады температуры, судя по всему, повлияли на их содержимое. Так или иначе, на три недели исключив из своего меню мясные консервы, я уже не испытывал проблем с пищеварительным трактом.
Прохождение зоны северо-восточных пассатов заняло тринадцать дней. Мне не приходилось подолгу рулить лодкой, поскольку она хорошо сохраняла балансировку. Во время прошлого плавания из Кейптауна, я фактически не подходил к зафиксированному рулю в течение шестнадцати дней, проводя почти все время за игрой в канасту. На этот раз мне пришлось труднее, ведь приходилось самому выполнять все манипуляции с парусами. Однако, полученный опыт не пропал даром. Несмотря на то, что нас занесло на запад дальше, чем хотелось бы, этот отрезок был пройден быстрее, чем в прошлый раз, так как я не держал паруса плотно натянутыми. Море таило в себе угрозу и надо было постоянно определять допустимое количество поднятых парусов, в случае превышения которого волны начинали слишком сильно бить по Suhaili.
11 марта 1969 года, 271-ый день плавания
Я хорошо выспался ночью и проснулся весь преисполненный благих намерений. В первую очередь, это относилось к зарядному устройству. Но море и ветер так разыгрались, что пришлось оставить эту идею. За сегодняшний день ничего особенного не было сделано. Я приготовил то, что показалось мне чудесным пирогом с рыбой – утром нашел на палубе летучую рыбу, приготовил сырный соус, который, в конце концов, начал у меня получаться. Лодку кидало из стороны в сторону, но мне удалось сделать несколько записей. Вот, собственно, и все.
День выдался довольно тяжелый – море сильно волновалось, с северо-востока катились тяжелые ветровые волны. Когда я смотрел на них, у меня закружилась голова, что случается крайне редко. Мы бороздим волны, нижняя часть кливера не просыхает. Я выжимаю из лодки максимум возможного, если не считать двух-трех кратковременных поворотов бизани. В качестве награды я получил 125 пройденных к полудню миль – мое ликование безмерно! И это при плохом море, идя в крутом бейдевинде! Мы покрыли полтора градуса широты, что на половину градуса больше ожидаемого. Я сменил навигационные карты и теперь на них видна Британия. Лодка немного набирает воды, но только если сильно гнать ее вперед. Пока она не мучает меня, беспокоиться не о чем. Самые сильные удары по корпусу Suhaili получает от боковых волн, хотя несколько раз, взобравшись носом на волну, лодка падала вниз, как сорвавшийся с тормозов лифт в шахту.
Тоска по никотину не причиняет мне особого неудобства. Часто в течение дня в голову приходит мысль о том, что хорошо было бы сейчас задымить сигаретой, но я не зацикливаюсь на этом желании. Это похоже на ситуацию со стейком, я не могу позволить его себе в данный момент – и всех делов.
17 марта я справил мой тридцатый день рождения. Не устоял перед искушением пофилософствовать в дневнике по поводу этой важной вехи.
17 марта 1969 года, 277-ой день плавания
Семерки в календарных числах всегда мне благоволили, но не верится, что нам удастся добраться до дома к 17 апреля, как я надеялся. Я чувствую апатию. Если честно, мое долгое одиночество слишком затянулось, к тому же я выдохся. Нужно что-то, что разрушит убивающую меня монотонность. Возвращение домой стало бы лучшим выходом из положения. Если не считать визирования в полдень, звездный момент суток для меня – 21.00, когда я включаю радио и слушаю выпуск новостей радиостанции ВВС. Временами я немного пишу, думая о книге, за работу над которой придется засесть по возвращении домой. За несколько последних дней я перенес на бумагу историю прохождения пролива Фово и пребывания в Отаго. Что уже написано, не соответствует книжному формату, но мне хотелось зафиксировать воспоминания, пока они еще свежи в моей памяти.
То, что подходит к концу десятилетие жизни, меня не слишком гнетет. Мне есть о чем вспомнить – и о полученных удовольствиях, и о проделанной работе. Думаю, мне удалось сделать больше, нежели многим людям. Ни один прожитый день не вызывает во мне чувства сожаления, вместе с тем, будь то в моих силах, я сейчас замедлил бы течение времени. Массу чего еще предстоит сделать, я горю желанием заняться чем-нибудь совершенно новым. Это путешествие подходит к концу. Если обойдется без чрезвычайных происшествий, примерно через месяц мы будем дома и каковы бы ни были результаты гонки, после нее наступит полоса эмоционального спада.
Неприятно думать, что через какие-то десять лет мне стукнет сорок – чертовски солидный возраст, если смотреть с моей сегодняшней колокольни. Однако, помню, как десять лет назад думал то же самое о моем тридцатилетии. Ну а сегодня, я считаю этот возраст, чуть ли не идеальным – я все еще молод, спортивен, а за спиной у меня целое десятилетие взрослой жизни (хочется верить, что когда мне исполнится сорок, я буду так же доволен происходящим). Возможно самое интересное из того, что произошло за последние десять лет – изменение моего отношения к людям различных возрастных групп. В двадцать лет мне было сложно выстраивать отношения с тридцатилетними. Незадолго перед выходом в море я поймал себя на мысли, что мне легче разговаривать с двадцатилетними, нежели с теми, кому за сорок. Все это, является, в определенной степени, обобщением, но в основе него лежит нечто. Думаю, что это лечится лучшим образованием.
Теперь, когда несварение уже не беспокоит меня – за исключением сегодняшнего рецидива, которым я обязан жареному ассорти, приготовленному на гриле по случаю праздничного ланча, мое самочувствие существенно улучшилось, но мои пальцы стали менее чувствительными. День отметился срезанным палубным болтом на роликовом блоке оттяжки по правому борту и у меня не было решения, как его отремонтировать. К тому же, когда я перекладывал шплинт скобы из левой руки в правую, то пальцы отказались следовать посланной им из мозга инструкции. Шплинт выпал из рук и отправился за борт. Это происшествие вывело меня из себя, так как скоб оставалось очень мало и я не мог позволить себе разбрасываться ими.
Я попытался связаться с Диком – моим братом, служившим в войсках связи в Германии. Мы договорились о графике радиосеансов перед отплытием из Англии: на частоте 16 мегагерц, в 13.00 и 14.00 по Гринвичу. Ничего не удалось услышать, кроме латиноамериканских станций.
Сегодня попробовал поставить Big Fellow. Он постоянно скручивается в шар, а в последний раз хорошо помучил меня, умудрившись обвиться вокруг кливер-штага. Спустив его, я обнаружил, что он порван. Придется смириться прорехой, пока не представится удобный случай для ремонта.
Как правило, при прохождении через зону северо-восточных пассатов, по мере продвижения на север ветер все более меняется на восточный. Почему-то на этот раз ветер отказался идти мне навстречу и продолжал дуть с севера или с северо-востока. Наконец позже, изменив направление, он резко потерял в силе – мы достигли лошадиных широт. Это было, мягко говоря, разочарованием. Лошадиные широты – штилевая полоса Атлантического океана – начинаются обычно с 23° к северу от экватора, мы же напоролись на них, находясь на 18°, приблизительно на широте островов Зеленого Мыса. К этому времени любой слабый ветер, дующий с неудобной стороны, рассматривался мной как личное оскорбление, нарочно нанесенное с желанием задержать наше продвижение к цели. Единственным способом выпустить пар, были заплывы до полного изнеможения, после которых я старался занять себя чем-то, чтобы отвлечься от неприятных мыслей. Может показаться невероятным, но достав краску и жир, я приступил к капитальному ремонту всех винтовых стяжек и талрепов, наложил защитное покрытие на резьбы и сплесени. Все это я делал, чтобы приглушить осознание беспомощности.
