Утолив свою жажду, Гиду начал умываться оставшейся в ковше водой.
— Хо-хо. Морячок пожаловал, — с заднего двора вразвалку, без всякого стеснения, вышла Ённан.
Гиду прекратил умываться и поднял на Ённан свое мокрое лицо, но тут же молча вынул платок и вытерся. Заткнул платок за пояс и быстро прошел в боковую комнату к аптекарю.
— Как ты с ним разговариваешь? — нахмурившись, строго одернула сестру Ёнбин.
— Если он и есть морячок, как его еще называть-то? — ответила Ённан и, высоко задрав юбку, уселась на пол.
— За такое поведение влепить бы тебе пощечину!
— Это мне-то? Да за что же?
— Если б он мог, то, наверно, давно влепил бы тебе. Тебе просто повезло, что ты дочь хозяина.
— Ну и пусть. Пусть только попробует, я ему хребет переломлю. Слишком уж он гордый.
Услышав эту глупую браваду, Ёнбин громко расхохоталась:
— Оставь эти свои штучки, а то тебе никогда замуж не выйти.
— Ха! Обо мне не беспокойся, сама лучше замуж выйди попробуй, — Ённан была слишком груба со своей старшей сестрой и говорила с ней, как с равной.
— Во дает! Надо же, какая грубиянка!
— Да кто такой Гиду, чтобы приказывать Хандолю делать то или другое?
Хандоль — усыновленный когда-то сын Джи Соквона. Ённан была с ним в весьма хороших отношениях.
Ёнбин ничего не ответила и продолжила свое чтение.
— Ай-гу, как тут прохладно! — развалилась на полу Ённан и вытянула свои миниатюрные стройные ноги.
Как ни посмотри, но две сестры совершенно не были похожи друг на друга. У Ёнбин был широкий открытый лоб, ясный уверенный взгляд, широкие скулы говорили о сильном характере и рассудительности, а умные глаза — о спокойствии и мудрости. В Ённан же, на первый взгляд, не было ничего необычного, но она намного превосходила по красоте свою старшую сестру. Словно вытесанный, ровный нос, белая кожа. В отличие от крепкого телосложения и крупных кистей рук Ёнбин, Ённан очаровывала своей миниатюрностью, изяществом и легкостью. Ее глаза никогда не оставались неподвижными. Иногда она казалась беззаботной, как ангел. Иногда, как молодая кошка, была стремительна, игрива и грациозна.
Ёнбин с детства посещала церковную воскресную школу. Ее полюбили два миссионера из Англии — Хиллер и его сестра Кэйт. Они многому учили смышленую Ёнбин и часто говорили, что она — благословенное Богом создание. Дом из красного кирпича, в котором жили миссионеры, находился недалеко от дома аптекаря, и его было хорошо видно сквозь деревья в горах. Ежедневно утром и вечером англичане проходили мимо дома аптекаря. Они шли то в церковь на служение, то на проповедь Евангелия в село. Пастор Хиллер был худощав, ходил неспешной походкой размышляющего человека. Его сестра Кэйт, добродушная толстушка, иногда по весне, когда во дворе аптекаря расцветали абрикосовые деревья, переодевалась в ханбок и прогуливалась неподалеку.
Именно англичане посоветовали аптекарю Киму отправить смышленую Ёнбин учиться в миссионерскую школу, а после ее окончания — в колледж. Старшая сестра, Ёнсук, учила иероглифы дома, но так и не доучившись, вышла замуж. Ённан вовсе не проявляла интереса к обучению грамоте, поэтому говорила и писала с ошибками. Ёнок окончила начальную школу и на этом успокоилась. Она предпочла остаться дома и заботливо вести домашнее хозяйство. Со временем Ёнбин решила, что она обязательно даст образование своей младшей сестре Ёнхэ.
Ёнбин в доме аптекаря играла роль сына, аптекарь не советовался с женой, а больше полагался на мнение Ёнбин в деле ведения хозяйства и уважал ее взгляды. Ёнбин была христианкой. С детства она посвятила себя вере, но в последнее время ее все чаще стали одолевать сомнения, хотя они не были столь серьезны, чтобы повредить ее твердую веру. По сравнению с Ёнбин, Ёнок была в своей вере намного серьёзнее и искреннее. Молчаливая по природе, она всю свою жизнь посвятила Богу и глубоко верила ему. Ханщильдэк и Ёнсук в доме аптекаря представляли буддистов. Но вера их была поверхностна. Они ходили как в храм, так и к шаманам. Другими словами, обе они были суеверны. Аптекарь Ким и Ённан ни во что не верили. Им было совершенно все равно, кто куда ходит, — в церковь или в храм.
Через некоторое время из боковой комнаты вышел Гиду. О чем он говорил с аптекарем, трудно было сказать. Ённан осторожно встала и искоса бросила взгляд на Гиду.
— Хозяйка еще не вернулась? — спросил Гиду у Ёнбин.
— Нет еще.
— Тогда я пойду.
— Погоди! Поужинай и пойди.
Гиду, не ответив, спешно вышел.
— Тогда я пойду. Ха-ха… — посмеиваясь, передразнила Гиду Ённан.
— Ах, ты! Вот я тебе!.. — Ёнбин замахнулась и шлепнула Ённан своей книгой.
Одинокое дерево
В воскресение после богослужения Ёнбин и Ёнок вернулись домой. Ёнсук уже была дома. Она сидела на террасе, одной рукой опираясь о пол, а в другой держа дыню, и разговаривала с матерью.
— Ёнсук, ты, что ль? — удивленно поприветствовала сестру Ёнбин.
— Ну, я, а что? Вы не приходите, так я сама пришла, — неприятно усмехнулась Ёнсук своим младшим сестрам, которых видела впервые за последние месяцы.
— На днях я собиралась к тёте Бонхи и по пути хотела зайти к тебе, — сказала Ёнбин, не придавая особого значения словам сестры.
— Тэюн недавно был у нас, — сказала мать, указывая на желтые спелые дыни.
— Брат Тэюн? Когда ж он приходил?
— Позавчера, кажется. А что стоите-то? Проходите, ешьте дыни.
Тэюн был вторым сыном Джунгу. На днях он приехал из Японии, где учился на курсах «Аояма». Скорее всего, у него начались каникулы. Ёнбин и Ёнок тоже сели на террасу и взяли дыни, которые нарезала им мать.
— Ёнсук, ты купила?
— С чего бы мне? Ты ж мне из Сеула даже пачки иголок не привезла, — язвительно сказала Ёнсук, но Ёнбин опять не придала этому большого значения.
— Это Тэюн принес, когда заходил к нам, — сказала мать, сидевшая между перебрасывающимися колкими фразами дочерьми, и еще усерднее стала чистить дыни. Она по очереди смотрела то на совершенно бестактную, с испорченным характером, Ёнсук, то на противоположную ей, тактичную Ёнбин, которая не реагировала на слова сестры.
Ёнсук демонстративно медленно достала из рукава белый льняной платок и вытерла им руки. На ее тонких пальцах прохладой блеснуло синее двойное колечко. В намазанных камелиевым маслом волосах, в том месте, где нужно было их приподнять, блеснула дорогая изящная заколка, а в ушах сережки. В прошлом году она похоронила своего мужа, но по-прежнему следила за модой, и незнакомые люди всегда принимали ее за богатую аристократку, а не вдову, так как в ней не было ни капли грусти и печали овдовевшей женщины. Наоборот, пухлые губы Ёнсук выдавали ее сильное желание жить и преуспевать.
