Джунгу был большим эстетом, будь то в одежде или в жизни. Даже в самый небольшой заказ, вроде веера, он вкладывал всю свою душу, и вещи из-под его рук всегда оказывались полезными и элегантными. Все, что бы он ни делал, становилось прекрасным украшением быта.
Даже когда Джунгу нужно было расколоть одно полено пополам, сначала он пилил его пополам:
— Так поленницу лучше укладывать, — шутливо объяснял своей жене старик.
Чтобы сэкономить дрова, он использовал пренебрегаемый всеми уголь. Метод приготовления нового топлива был настолько скрупулезным, что никто не мог тягаться с Джунгу в его изготовлении. Сначала старик выбирал длинные широкие поленья бамбука. Затем из угля и воды замешивал тесто, плотно набивал этой массой бамбуковые поленья и высушивал их. После чего надпиливал поленья вдоль и вынимал угольные цилиндры, которые использовал в качестве топлива.
Джунгу, как большой эстет, постоянно что-нибудь, да и изобретал, чтобы украсить свой быт. Педантично следил за собой и старался всегда красиво одеваться. Следует отметить, что более всего на свете он был придирчив к своей внешности. Перед тем как выйти на улицу, он проводил немало времени перед зеркалом: натирал до блеска пуговицы, отглаживал каждую складку и если на ботинках замечал самую малость пыли, обязательно переодевал их. После смерти матери в течение трех лет Джунгу носил траурный костюм, и носил его так, что по всей округе только дивились его элегантности. Он степенно вышагивал по улицам в чистом, тщательно выглаженном пальто, в шляпе, сделанной своими руками, прикрывая лицо веером. Его аккуратный внешний вид непременно привлекал всеобщее внимание.
— Да что ты, старый, все около зеркала-то крутишься? К кисэн
[33] собрался, что ли? — подшучивала над ним жена.
— Цыц! Молчи! Помоги-ка лучше, — старик Джунгу также добродушно посмеивался в ответ.
Пройдя жандармерию и подойдя к самым восточным воротам, Ёнсук и Ёнбин остановились.
— Постой, подержи-ка вот это. Что-то юбка сползает, — сказала Ёнсук и вручила Ёнбин небольшой узелок.
Ёнбин в одной руке уже держала бутылку с настойкой и узел с закусками; она ловко подхватила другой рукой узелок сестры и, когда та подвязала повыше юбку и снова взяла у нее свою поклажу, спросила:
— А что это?
— Это? Медные рисовые чашки.
— Медные чашки?!
— Больно уж красивые, вот и не спросила у матери.
Ёнбин была поражена. Она отлично знала о дурной привычке сестры брать все, что ей нравилось, из родительского дома, но чтобы присвоить себе медные чашки — это уже было слишком.
— Ёнбин… Ты ничего странного не слыхала?
— Странного?
— Настолько это неожиданно, и даже сверхъестественно. Хотела рассказать все матери, да язык не повернулся.
— Не морочь голову, говори прямо.
— Да, что ж это такое-то! Кажется, что в Ённан вселился дух Мегу
[34].
— Дух Мегу, говоришь? А где ты его видела? — рассмеялась Ёнбин.
— Эй, хватит тебе. Почему ты думаешь, что его нет?
— Ну, и?.. Вселился дух Мегу в Ённан, и что?
— Каждую ночь она выходит из дому и идет в горы.
— Глупости все это! — Ёнбин подняла на смех слова Ёнсук.
Другая бы на ее месте просто перестала с ней говорить. Ёнсук же все не унималась.
— Ой, посмотри, на тебя мужик рот разинул. Красивая ты, вот и глазеет. Пойдем скорее, — перебила сестру Ёнбин и засмеялась.
Издалека показался дом старика Джунгу, ограда которого была пышно обвита фиолетовыми цветами фасоли. Все лето, до самой осени они покрывали дом стариков.
— Тетушка! — открыв ворота, позвала старушку Ёнбин.
— Кто там? Ёнбин, ты, что ли? — отозвалась Юн Джоним, продолжая что-то толочь в ступке. Услышав голос племянницы, она отложила пестик и вышла навстречу. У нее были незамутненные приветливые глаза и волнистые волосы. Несмотря на свои годы, выглядела она все такой же красивой.
— И Ёнсук пришла. Какими судьбами? — поинтересовалась она.
— Дядя дома? — с ходу спросила Ёнсук.
— Дома, дома. В мастерской он.
— Он что, до сих пор работает?
— А почему бы и нет? Когда заказ поступит, три-четыре дня без отдыху…
Ёнсук между разговорами заглянула в ступку.
— Тетя, а что это?
— Это сосновые иголки и зеленый горох.
— А зачем?
— Чтобы мужа накормить.
— Лекарство, что ли?
— Да, хорошо для здоровья… Ну, давайте, проходите… Дорогой, Ёнбин пришла, выходи!
— Я схожу за ним, — Ёнбин прошла мимо сарая к мастерской и позвала: — дядя!
— А, Ёнбин! — старик Джунгу поднял коротко остриженную голову с седыми бакенбардами. Годы брали свое.
— Работаете? — из-за плеча Ёнбин выглянула Ёнсук.
— Угу… — кивнув головой, старик все никак не мог оторваться от работы. На печи вовсю кипел столярный клей.
— Жарко ведь. Отдохните немного, — с интересом наблюдая за его работой, проговорила Ёнбин.
— Это же для души. Когда из Сеула приехала?
— Неделю назад.
— Да? — Джунгу стал наносить клей на гладко обточенное дерево. — Проходите в комнату, я сейчас приду.
— Спасибо.
Когда они вошли в комнату, Юн подала напиток, приготовленный из молотой жареной крупы:
— На колодезной воде сделала, холодный совсем. Попробуйте.
— А где Тэюн? Я не застала его, когда он к нам заходил.
— Разве он был у вас? Не знаю, не знаю, где он сейчас.
— Тетя, говорят, что урожай гороха и в этом году выдался на славу.
— Может, килограммов двадцать и собрала.
— Так много? — округлила глаза от удивления Ёнсук.
— Не так уж и много.
— А куда вы его потом?
— На Новый год делают гороховый порошок, которым потом обсыпают тток вместо корицы, вкусно получается. И цвет у гороха приятнее корицы. А летом, когда пропадает аппетит, варим гороховую кашу, ну и еще много чего.
— А можно и мне взять у вас гороха?
— Конечно.
Ёнсук осмотрела все вокруг.
— Тетушка, как хорошо у вас налажено хозяйство.
— Да что уж. Детей нет, вот за домом и приглядываю.
Ёнсук провела ладонью по полу:
