Ёнсук вернулась к себе домой. К ней навстречу спешно вышла старуха-служанка. Увидев своего сына Донхуна, игравшего на террасе, она, просверлив его взглядом, нервно выкрикнула:
— Что за напасть на меня?! Все, все в этой проклятой семье обратились против меня!
Испуганный поведением матери, мальчик начал беззвучно всхлипывать. Ёнсук стянула с себя юбку и швырнула ее на пол:
— Эй, старуха! Принеси воды умыться.
Ёнсук долго и тщательно умывалась. Из-за ограды дома послышалась возня, похожая на шум драки, кто-то пытался подглядеть сквозь щели, что делается в ее доме. Когда же, наконец, Ёнсук умылась и вытерла лицо, она заметила десятки глаз, нацеленных на нее из-за ограды:
— Ух, сейчас как повыкалываю вам глазищи-то! — топнула ногой Ёнсук и вошла в комнату.
— Что за зрелище тут устроили? Что надо-то? — выливая за дверь грязную воду, прикрикнула на детвору старуха и проскользнула в комнату вслед за Ёнсук.
Ожидания Ханщильдэк, что все скоро успокоится после освобождения дочери, не оправдались. Гораздо страшнее оказалась не кара закона, а кара неписанных обычаев тех мест.
Приближалась осень. Временами уже дул прохладный ветер. Поспевал урожай. Все чаще и чаще через северные ворота стали проходить люди, направляющиеся к могилам предков, чтобы подготовить их к Чусоку. В это же время закрыл двери своей больницы и покинул Тонён тот самый врач, ставший известным после скандального дела с Ёнсук. Следует сказать, что он был безжалостно выжит из города насмешками и издевательствами окружающих. После всего происшедшего ни один пациент не пришел к нему на прием, и ему не на что стало содержать больницу. После отъезда врача уехал из Тонёна вместе со своей женой и богач Джон Гукджу. В Сеуле была назначена свадьба их сына Хонсопа.
А на опозоренную семью аптекаря Кима навалилось еще одно бесчестье. Ённан ушла от своего мужа Ёнхака и завела новое хозяйство в Мендэ. Родители Ёнхака, которые были не в силах больше контролировать выходки своего сына-наркомана, вознамерившегося продать все семейные владения, разрешили Ённан и Ёнхаку жить врозь. На самом же деле, этим они подтвердили свой окончательный отказ от сына. После того как Ённан стала жить отдельно, она перестала так часто, как раньше, ходить к матери, но ее уже несколько раз видела на рынке Ёнок. Один раз Ённан сидела на земле и с аппетитом грызла кукурузу, другой раз во фруктовой лавке уплетала хурму. Оба раза Ённан была одета, как нищенка, в лохмотья.
— Сестрица, зачем ты так? — стыдясь на людях обращаться к своей сестре, Ёнок тихонько потянула Ённан за рукав.
— А что тут такого? Разве ты не знаешь, что надо есть, чтобы жить? — ответила ей Ённан, тщательно завернула хурму и протянула Ёнок, чтобы та передала ее младшей сестре Ёнхэ.
— Ах ты, господи! Вы только посмотрите на эту обжору! Мать из-за нее слегла, а эта бесстыжая по базару шастает, — прицокивая языком, причитала хозяйка соседней лавки, продававшая салаты.
Услышав эти слова, хозяин рисовой лавки добавил:
— Эге, да аптекарь из-за своих дочерей по миру пойдет. Жена вора стала вором. Что же тогда ожидать от жены наркомана? Если так пойдет и дальше, разорение не за горами.
— Говорят же, что и бабник, и игрок могут сколотить капитал, но только не наркоман. Потому что бабник может встретить хорошую жену, а игроку может повезти, и он выиграет, а вот наркоман проматывает абсолютно все. Если женщина ест вне дома, она изменит своему мужу, а если мужчина ест вне дома, он станет вором.
Ёнок захотела заткнуть уши, чтоб только не слышать этих оскорблений, Ённан же оставалась невозмутимой; она даже и не знала, что бранят именно ее.
— Она совершенно не похожа на свою мать, — продолжали обсуждать Ённан люди.
— Ёнок схватила за руку Ённан и вместе с ней убежала с рынка.
— Сестрица! Да как же ты себя ведешь?
— А что тут такого?
— И не стыдно тебе?
— Что за чушь ты несешь? Почему это мне должно быть стыдно? С чего это я должна сидеть дома? У меня что — ребенок дома плачет или любимый муж дожидается? Тьфу! — опять усевшись на дорогу, огрызалась Ённан.
— Ну, пожалуйста, сестрица! Хватит тебе побираться на рынке. Я тебе пошлю домашней еды.
— На рынке вкуснее. На что глаз положила, то и съела.
От возмущения Ёнок не нашлась что ответить.
— А ведь Хонсоп женился в Сеуле-то, да? — вдруг сказала Ённан. — Да я ему своими же руками шею переломаю. Чем наша Ёнбин хуже? А? И хороша, и умна, и добра… — загибая пальцы, стала она перечислять достоинства сестры.
Хотя на Ённан и были старые, рваные, никуда не годные одежды, она все равно была прекрасна, как и прежде, а ее пухлые щеки и плечи были невероятно соблазнительны.
— Этот болван Хонсоп еще пожалеет об этом. Где он еще найдет такую девушку, как наша Ёнбин? Наша Ёнбин такая, что любой захочет жениться на ней, — Ённан громко расхохоталась, словно уличная девка.
Ёнок с открытым ртом смотрела на хохочущую сестру, возмущаясь в душе ее неисправимым поведением, но она не могла сердиться на Ённан за ее искренность. Та, наконец, встала, подобрав подол своей юбки и, пристально оглядев Ёнок, спросила:
— Ёнок, ты в монастырь собралась, что ли?
— А что? — смутилась Ёнок.
— Женщина должна следить за собой, ты же не пацан.
— Обо мне не беспокойся, на себя посмотри лучше.
— Я уже замужем, никто мне и слова не скажет, как я выгляжу. Ах да, я слышала, что ты вроде бы замуж за Гиду собралась?
Ёнок с грустью отвернулась. Ее лицо омрачилось тенью сложных чувств, но эта печаль только украсила ее черты. Вероятно, именно по этой причине Ёнок стала худеть в последнее время.
Разъехались
По весне Ёнхэ переехала к Ёнбин в Сеул, где Ёнбин работала учителем в женской школе «S». Ёнхэ к этому времени уже закончила начальные классы, и Ёнбин устроила ее в государственную школу в средние классы. В Тонёне с отцом осталась одна Ёнок.
После пропажи корабля «Намхэ» аптекарь Ким переоборудовал свои рыбацкие территории около островов Джони и Хасан и снова позвал Гиду в качестве руководителя делом. Но ни зимой, ни весной ловля так и не принесла никакого дохода. Все недоумевали, почему. То ли рыба стала не та, то ли морское течение изменилось. Рыбаки верили, что на них осерчали морские духи, и требовали исполнить церемонию жертвоприношения, чтобы умилостивить их.
Прошлой осенью аптекарь Ким устроил большое служение в храме Ёнхваса за упокой душ пропавших без вести с корабля «Намхэ». Все окончательно убедились в кораблекрушении, так как не смогли найти тела погибших.
— Я рыбачу вот уже двадцать лет, но за все это время не было такого бедственного года. Море как будто вымерло, такого неулова никогда еще не бывало, — с грустью говорил старый рыбак Ём. Он понимал, что без хорошего улова не могло быть ни прибыли, ни хорошего настроения у моряков.
