Юн и Ханщильдэк переночевали в храме и, воздав рассветные молитвы, покинули храм. Они спустились с горы, на которой находился храм, и подошли ко входу в туннель, напоминающему разинутую пасть великана. Приблизившись к селу Гансанчон, в котором обособленно жили японские вдовы, путницы остановились на распутье трех дорог, услышав жалобный детский голосок:
— Ворона-воронушка! Прошу тебя, помоги маме принести много риса. Ворона-воронушка, принеси в наш дом побольше денег! — полураздетый ребенок, справляя нужду, сидел на двух деревянных перекладинах аккуратно вырытой отхожей ямы, выкрикивал молитву пролетавшей мимо вороне.
— Ай-гу… бедное дитя, — сочувствующе пробормотала Юн.
У дороги бок о бок стояли две хижины, вокруг которых не было даже ограды. На почерневших соломенных крышах, которые, по всей видимости, не поменяли прошлой осенью, обильно росла трава. Увядшая лоза пака бесхозно валялась на земле. Во дворе монотонно стучал ткацкий станок, за которым сидела женщина и ткала сети.
— Ворона-воронушка, прилети к нам! — ребенок всем телом подался за полетом вороны. Он так сильно наклонился, что потерял равновесие и упал в отхожую яму.
— Ай-гу! Да чтоб тебя! — женщина бросилась к ребенку. Все это случилось, когда Юн и Ханщильдэк проходили мимо ее дома.
Ребенок барахтался, застряв наполовину в дыре отхожей ямы. Женщина схватила его за шиворот и одним махом вытащила. Весь в дерьме, ребенок плакал, лежа на земле. Женщина ковшом зачерпнула воды, облила его и громко выругалась с отвращением. Оставаясь лежать, ребенок жалостливо всхлипывал и плакал. Две пожилых женщины искренне сочувствовали женщине, но им ничего не оставалось, как только наблюдать эту сцену.
— Да, чтоб тебя, щенок ты эдакий! Как тебя угораздило в дерьмо-то?!
— Чуть было не утонул, хорошо, что вы поблизости оказались! — заговорила Юн. Тогда женщина обернулась на голос и увидела, что во дворе есть кто-то ещё.
— Батюшки! Да неужели это вы, матушка Ким? — радостно вскрикнула женщина, узнав Ханщильдэк, и перестала черпать воду.
— А ты-то кто? — не припоминая ее, спросила Ханщильдэк.
— А я жена погибшего моряка с корабля «Намхэ».
— А-а… — Ханщильдэк сделала вид, что вспомнила, а сама продолжала пристально разглядывать женщину. Но через некоторое время вспомнила ее, смутилась. Затем прошла во двор и спросила: — Как поживаете-то? — ясно видя всю нищету и убогость быта; задала вопрос, чтобы сгладить ситуацию.
— Так и живем, потому что помереть не можем, — на глазах женщины появились слезы.
Ребенок продолжал всхлипывать. Одежда на нем, как тряпка, была разорвана и едва закрывала голый животик. Руки и ноги были настолько худы, что напоминали палочки, которые могут сломаться от малейшего прикосновения.
— Твой сын?
— Нет, хозяйский.
— А ты где живешь?
Женщина указала на соседний дом.
— Мать ушла к своей дочери. А этот вот сидит и все есть просит. Скорее бы она принесла чего-нибудь, ведь он чуть не утонул в дерьме, — женщина посмотрела сверху вниз на ребенка.
— Когда в дерьмо дети падают, их после этого ттоком кормить надо, — проворчала Юн.
— Да о чем вы говорите?! Мы его и в праздники-то не видим!
Ребенок, заслышав, что говорят о еде, переводил голодный взгляд с одной женщины на другую.
— Доль мальчишку зовут. Отец его погиб на корабле «Намхэ». Мать вместе со мной раньше вязала сети, но сейчас повредила ноги и больше не может работать. Каждый день уходит на заработки, но разве этим поможешь, все равно от голода помираем.
Сердце Ханщильдэк разрывалось от этих слов. Она почувствовала, что виновата в несчастье этой семьи.
— А у тебя нет ребенка?
— Есть, куда денутся-то? Всех их пока накормишь… Мои ушли к морю копать ракушки. Скоро вернутся.
— Побудьте пока здесь, — обратилась к Юн Ханщильдэк.
— Куда ты?
— По дороге сюда я видела, что у входа в туннель продают тток. Я ненадолго…
— А! Ну, сходи.
— Ой-гу, матушка, да не надо. Зачем вы? — запротестовала женщина.
Ханщильдэк подобрала юбку и поспешно вышла. Перед входом в туннель с обеих сторон расположились магазинчики, торгующие недорогой едой. Справа от входа в туннель было село и начальная школа, поэтому торговля шла хорошо. Ханщильдэк купила тток и вернулась. Ребенок, завидев тток, проглотил слюну, и в животе у него заурчало. Женщина, скрывая свой голод, исподлобья поглядывала на тток.
— На голодный желудок много нельзя. Сегодня две съешь, а остальное завтра. Договорились? — обращаясь к малышу, Ханщильдэк протянула ему два кусочка.
— Да-да, на голодный желудок много нельзя. Но если уж упал в отхожую яму, ради профилактики следует съесть пару-другую, — добавила старушка Юн. Пока она говорила, ребенок быстро управился с двумя кусочками ттока. Он облизнул губы и уставился на оставшееся. Молодая женщина тоже поглядывала на него голодными глазами, но не решалась притронуться.
— И ты попробуй. Ты ж, наверно, совсем ничего не ела… — настояла Ханщильдэк.
— Да я ничего… — женщина хотела было отказаться, но не смогла побороть голод и, словно воришка, во мгновенье ока схватила один кусочек и отправила к себе в рот.
— Наша семья разорилась, и вам стало еще труднее жить. И кто только во всем виноват? Ой, не знаю, не знаю… — невидящим взглядом смотрела перед собой Ханщильдэк.
— А что тут такого, судьба наша такая. В прошлой жизни согрешили, вот теперь расплачиваться приходится, — с улицы к ним подошла хромая женщина. Ханщильдэк догадалась, что это была мать Доля.
Женщина выглядела лет на сорок. В руках у нее был узел и какая-то емкость, похожая на бензиновый бак. Усталым шагом она медленно вошла во двор.
— Мама-а-а! — закричал ребенок. Судя по всему, два кусочка ттока его хорошо подкрепили, и сейчас он был полон сил.
Мать Доля, не обращая внимания на гостей, прошла в дом, положила узел и тяжело вздохнула. От тяжелой ноши старая изорванная кофточка на спине промокла.
— Ой, если бы вы только знали, что с ним было-то! Он ведь в отхожую яму провалился.
На слова молодой женщины мать ребенка ничего не ответила, только слегка изменилась в лице. Она сняла платок и встряхнула головой. С волос посыпалась белая пыль.
— Сегодня ты работала?
— Да. Полдня проработала. Поэтому к дочери не смогла сходить, вместо этого на заработанное купила немного рисовых крошек
[47] и соленой воды, — сказала мать Доля и наконец взглянула на гостей. Как только её глаза остановились на Ханщильдэк, рот у неё перекосился. Она узнала ее и закипела от злости. Ханщильдэк растерялась еще больше, чем при встрече с молодой женщиной.
