– Говорят, – продолжал сторож, держа толпу на прицеле, – вы осквернили святое место, разбрасывая повсюду порошок.
Иван Несторович сделал над собой усилие, положил руку на дуло его ружья, принуждая опустить, следом достал свой «смит-энд-вессон», отшвырнул в кусты.
– Я готов понести любое наказание, но прежде, могу ли я объясниться? – произнес он, подняв руки вверх. – Есть ли здесь, кто понимает по-русски?
– Есть, есть, – махнул головой сторож. – Многие мало-мальски понимают. Говорите, я попробую до них донести ваши слова. Они готовы вас выслушать.
Толпа и вправду чуть поутихла, иные, в основном кто стоял позади, на дороге, еще махали палками и вилами, но передовые линии приготовились слушать.
– Это мой мешок, – начал Иноземцев.
– Бу унинг қоп, – перевел сторож, на всякий случай махнув головой в сторону доктора.
– В нем вещество, которое убивает холеру, – продолжил Иван Несторович. – Но вы почему-то против того, чтобы мы помогали вам ее устранить…
Дальше он горячо начал повествовать о том, как заражена земля, как страдает вода в реке, что болезнь будет жить, затаится в самых потаенных уголках города, как демон, что больных нужно содержать в чистоте, что даже Авиценна писал об этом в своем «Каноне».
Он говорил долго, целых три минуты, но то ли сторож плохо знал язык, то ли не вняли сарты воодушевленным речам русского доктора, но полетели в него камни и палки, передовая линия бросилась прямо на Иноземцева, мгновенно отрезав его от вооруженного Никифора Степаныча. Тотчас же сторож выпустил две пули в толпу, и сделал это прежде, чем Иван Несторович, насилу укрываясь руками от ударов, успел прокричать: «Не стреляй!» Дальше уже работал прикладом, ворча, мол, тысячу раз им было говорено, как страшна болезнь, и что делать надобно, и как надобно, но тысячу раз разговоры драками заканчивались. А глупый доктор, верно, полагал, что у него получится, что его услышат.
Вдруг среди сартов прокатилась какая-то неясная волна тревоги, волнения, толпа отхлынула от Иноземцева. Тот едва поднялся, китель его изорвали, перепачкали – что ж ты с ним будешь делать, прямо сама судьба против того, чтобы он военную форму носил, – лицо ныло, за ухом по шее лилась кровь. Открылась старая рана – только ведь зажило, только головные боли мучить перестали.
Толпа схлынула и расступилась, в центр ступил седобородый старичок в небогатом молочного цвета халате и белоснежной чалме. Иноземцев пригляделся, поправив на носу чудом уцелевшие очки, узнал того самого старичка, что однажды помог ему найти дорогу в амбулаторию, и застыл в недоумении.
– Это Абдулкасымхан, один из ишанов – магометанских наставников, толкователей Корана, – крикнул ему сторож.
– Спасибо, – по-русски ответил старичок, поклонившись тому.
Иноземцев стоял, словно язык проглотив. Отчего-то ему вдруг стало невероятно стыдно, нашкодившим мальчишкой себя почувствовал, невольно отступил на шаг, потупился и покраснел.
– Все ви русский очень упрямий, – промолвил ишан, с укоризной покачав головой. – Есть закон, зачем закон нарушать? Ми ваш закон нарушаем? Нет.
А толпа точно того и ждала, чтобы почтенный ишан слово молвил, мигом загалдела, зашумела, обступила его тесным кольцом, каждый наперебой что-то стал сообщать, даже друг на друга кулаками махали. Иноземцеву показалось, что некоторые больные из амбулатории встали на его защиту, что-то объясняли, про микроскоп, наверное, рассказывали. Но надежда, что больные что-то поняли из лекции Иноземцева, была ничтожно мала, а уж то, что о важности хлора, доказанного эмпирически, они смогут ишану рассказать, – вообще сводилось к нулю.
Но Абдулкасымхан был внимателен, стоял с безмятежностью восточного мудреца, слушал, рукой бороду поглаживая, неизменно качая головой, поворачивался лицом то к одному говорящему, то к другому, важно бровями водил, губы поджимал.
– Вай-вае, – слетало с его уст. – Ц-ц-ц. Ай, как некорошо, яхши эмас. Правда, ти по ночам ходил по улицам и сипал шайтанову пиль на дорога?
– Это лекарство! Это лекарство… – порывисто начал было Иноземцев, но его прервал воришка, что напал на него этой ночью, принявшись рассказывать ишану о ночном своем приключении, горячо жестикулируя и бесцеремонно указывая пальцем на доктора.
– Так ти ни одну ночь ходил, а? Мой внук тибе три ночи вислеживал, ничего мне не говорил, пока не поймал. Ти и святой места сипал?
– Это необходимо, как же вам объяснить! – вскричал Иноземцев, бросаясь к ишану, как к святому, простирая руки, в надежде, что тот – единственный, кто понимал и так чисто говорил по-русски, – не лишен сознания, сможет понять важность предпринятой русскими докторами кампании. – Вы считаете нас иноверцами? Вас страшит этот китель?
С этими словами Иноземцев сорвал с себя форму и бросил ее в пыль.
– Я не солдат, я не военный, я не пришел воевать! Позвольте только выполнить свой врачебный долг и спасти вас. Вы сделаете это, если я приму вашу веру? Я готов изучить Коран… Я готов учиться в вашей духовной школе, пройти все обряды, какие требуются. Потом же вы будет мне верить?
Сторож открыл рот от изумления. Абдулкасымхан же прищурился и стоял, не шелохнувшись, долго молчал, изучающе глядя на раскрасневшегося, сжимающего и разжимающего кулаки Иноземцева.
– Яхши, урус табиб, – вдруг сказал он. – Я жду тибе завтра в махалля Гульбазар, на мечеть. Увидишь ее сразу, она на большой холм стоит. Вы ее «Царская» зовете, а мы – Ходжа Ахрор Вали.
Потом развернулся к толпе и стал им что-то объяснять. Иноземцев перекинулся взглядом со сторожем, на том лица не было, с выпученными глазами он смотрел на доктора, нет-нет переводя изумленный взгляд с ишана на брошенный китель у сапог Ивана Несторовича.
Вдруг толпа бросилась к ногам доктора и с многоголосым придыханием стала причитать:
– Илтимос, кечирасиз, фойдали, муқаддас!
[22] – и хватать его за руки. Иноземцев шарахнулся в сторону, сторож замахнулся на толпу прикладом.
– Ишан сказал, что вы – эээ… как бы… бродячий святой… Эээ… навроде дервиша, юродивого, простите за откровенность перевода, – проронил он и кашлянул. – Сказал, что вы имеете особую духовную связь, прости Господи, с Аллахом, и действовали по его велению. Сказал, видел вас каждый день бредущим по дороге в русскую больницу, видел, как вы сами с собой якобы разговаривали, что тогда-то и усмотрел в ваших глазах святость. Сказал, сделает вас своим муридом… Это значит – учеником.
– Поди ж ты! – вырвалось у Иноземцева.
Тот продолжал интенсивно отмахиваться и отступать назад.
– Велел всем к вам идти лечиться. И более того, теперь ни одни похороны не будут в городе проходить без вашего участия. В последний путь будете провожать вы и сыпать ваш хлор в могилу сколько хотите.
