Утром вернулись разведчики, разбудили лагерь чуть свет. Запыхавшись, радостно махая руками, они сообщили, что пещеру Айим-Кавор занимает отряд басмачей в человек тридцать-сорок. Недалече и полосатый зверь замечен, стало быть, не обманули чабаны, как есть Юлбарс собственной персоной засел на Пулатхане.
Тотчас же был отдан приказ по коням, времени терять было нельзя ни минуты. С тяжелой от ночных кошмаров головой Иноземцев взобрался в седло. Чувствовал себя доктор приговоренным к смерти. А что, если Ульяна не успеет спрятаться, что, если русские пришли раньше? И бросил тревожный взгляд на Николая Константиновича, но каменное лицо того не выражало ровным счетом ничего, с таким же безразличием ехал и Дункан, а иногда зло посмеивался, когда тревожный взгляд Иноземцева ловил.
Вновь пробрало чувство, что эти оба что-то знают, что-то замышляют, друг от друга отдельно или же в тандеме – неважно, но Иван Несторович ясно ощущал некую угрозу или же предчувствие давило надвигающейся катастрофы.
«Эх, Ульянка, Ульянка, зла на тебя не хватает, что же ты творишь, бестия».
Даже тропы, чуть ли не в ладонь шириной, уже не пугали Иноземцева, уперся взглядом в гриву своей лошади и думал только о том, чтобы наконец добраться до пещеры Айим-Кавор.
До горы Карангур порядком десять верст, от нее вела одна-единственная довольно широкая дорога, а точнее, перешеек, соединяющий одно плато с другим, по которому мог пройти целый полк без риска сорваться вниз. Наконец после длительного и изнурительного хода по непролазным тропам, которые знал лишь киргиз-проводник, отряд казаков смог вздохнуть свободней.
Произвели рокировку, ибо приближались к месту засады, и, несмотря на все возмущения доктора, того отправили вместе с фельдшером, князем и Дунканом в самый конец отряда. Иноземцев просил, уговаривал, чтобы ему ружье выдали и оставили в первых рядах, но капитан был неумолим.
Едва ступили от Малого Пулатхана к Большому, сверху раздалась канонада выстрелов, солдаты вскинули ружья, передовая линия со стонами повалилась ниц, напуганные животные было ринулись по сторонам, иных всадников сбрасывая в пропасть. Басмачи чуть продвинулись вперед от основного места стоянки, неведомо кем предупрежденные, попрятались в кустах и за скалистыми выступами, дождались приближения отряда Пашкевича и принялись ожесточенно палить со всей своей сартской неуемной энергией.
Именно этого и боялся капитан. Пулатхан был очень выгодным природным бастионом. Засевшие в нем разбойники, даже в количестве одного десятка, при наличии больших запасов оружия могли отстреливаться несколько дней. А капитан хотел застать их врасплох. Теперь уже, кроме как измором, не возьмешь, приготовились, приняли оборонительную позицию. Но произошло неожиданное. Через полчаса взаимной перестрелки бандиты Юлбарса повысыпали из своих засад и, обнажив сабли, с громогласными тюркскими выкриками бросились на отряд. Возможно, они хотели прорваться сквозь ряды солдат и миновать перешеек, сразив неожиданным маневром, в надежде поменять таким образом позицию и скрыться, решение одно из глупейших, как впоследствии оценил его капитан.
Почему вдруг басмачи покинули бастион – было загадкой. Может, недооценили своих сил, может, тигр вдруг взбесился, хотя никаких звуков, говорящих, что рядом хищник, не было.
С ужасом Иноземцев видел, как в сером одеянии разбойники ожесточенно кидались на казаков со своими бухарскими саблями. Рубили отчаянно, но против ружей были бессильны. К еще большему ужасу увидел доктор среди прочих знакомый полосатый халат и зеленые сапожки; атаман рухнул на камни в числе первых и тотчас угодил под копыта в клубы пыли.
Рискуя быть сраженным пулей или саблей, пасть под копытами кавалерии, сбитым, Иван Несторович рванулся вперед. Хорошо, что уже битва подходила к концу, солдаты в авангарде с капитаном погнались за остатками банды басмачей, которые, завидев, что плохи их дела, ринулись обратно к пещере. Доктор рухнул на колени перед Ульяной, перед глупой несносной девчонкой, перевернул ее на спину, дрожащими руками сорвал с лица платок.
А это была не Ульяна. Не ее лицо.
Иноземцев отдернул руку, мотнул головой, протер глаза под очками, сплошь залепленными пылью. Зажмурился и снова взглянул на павшего в бою атамана. Нет, не Ульяна, совершенно незнакомый ему человек, сарт с непривычно рыжими волосами, светлыми бровями, ресницами, да еще и курчавой редкой бородкой. Он был довольно молод, едва ли старше Ульяны года на два. Более того, он был жив, сипло дышал; пули пробили легкое, а копыта переломали несколько ребер – одно кровавым осколком выдавалось над полосатой тканью халата.
Доктор в ужасе схватил его за грудки и стал с силой трясти:
– Где она? Где Ульянка? Где Юлбарс? Қани Юлбарс?
Тот открыл глаза, оскалился и прошептал не то со злом, не то с обидой:
– Мен – Юлбарс, мен
[24]…
Канонада выстрелов медленно отползла к восточной части плато. Пока доктор соображал, что за фата-моргана его посетила, раненый испустил дух. Подлетели солдаты, что-то крича, подъехал князь, остановился, чуть задержав взгляд на распростертом в пыли сарте, отвернулся и равнодушно процокал дальше.
– Ну что, убедились? – раздался за спиной зловещий голос Дункана.
– В чем? – одними губами прошептал Иноземцев, переводя непонимающий взгляд с доктора на распростертый у его колен труп атамана.
– Что это никакая не Элен Бюлов. Черт знает, что вы такое, Иван Несторович, всем голову заморочили. Пришлось сюда взбираться. И это только потому, что вздумалось вам полагать, что знаменитая и отчаянная Элен Бюлов – главарь басмачей в Туркестане. Вы только подумайте – женщина среди мужчин, среди мусульман! Да такого глупого предположения… тьфу! – зло произнес психиатр. – А я ведь чувствовал, что от вас, после точно такого же безумного рассказа о гиене, иного ожидать не стоит. Развели, понимаешь, зверинец!
– Нет, не понимаю! Да по какому праву вы… – запыхтел Иноземцев, совершенно сбитый с толку. – Что вы себе позволяете? Я ничего вам о Элен Бюлов не говорил… Почему вы?.. Что за?..
Опустив глаза к лежащему в ногах атаману, Иван Несторович стал хватать ртом воздух. Потребовалось несколько минут, чтобы совладать с собой. Дункан протянул руку, но Иноземцев машинально оттолкнул его, кое-как поднялся сам и бросился бежать в сторону, откуда еще слышались одинокие выстрелы.
У входа в пещеру, похожую на лаз, догорал костер, русские метались туда-сюда, добивали последних басмачей, те, чтобы не даться живыми, к ужасу Иноземцева, прыгали с обрыва. Банда Бродячего Тигра была разбита, не осталось ни единой живой души от сей легендарной шайки, ни единого сарта, а доктор надеялся на возможный допрос. Допрашивать было попросту некого. Иные из солдат уже присели, другие, тяжелораненые, – лежали. Потерь было не столь много, фельдшер тотчас развернул кипучую деятельность под энергичным руководством психиатра князя. Князь же наблюдал в стороне, продолжая сидеть верхом и глядеть, как несколько солдат выносили из пещеры мешки с порохом, коих набралось около дюжины, носили охапками и ружья. Порох был подмочен, что с апломбом констатировал капитан Пашкевич, объяснив это тем, что, возможно, бандиты не учли карстовую особенность горы, которая была пориста, местами сложена из известняка и имела множество подземных источников, образующихся в самых неожиданных местах и оставлявших за собой таинственные воронки в треть-четверть сажени диаметром. Они были готовы держать оборону в случае нападения, но их подвела сама природа.
