В глубине пещеры, кроме большого количества оружия, нашли и тигриную шкуру.
Иноземцев долго смотрел на нее, и слова: «Не может быть!» – застыли на его губах.
– Что и требовалось доказать, тигра с ними не было – все это слухи, – победоносно продолжал Пашкевич. – Для устрашения пользовались старой шкурой животного. Эх, артисты! Господину Маеву будет о чем рассказать в своей газете. А как вздохнут свободно жители Ташкента! А то ведь, ей-богу, надоело караул держать у Беш-Агача.
– Как же не было тигра? – недоуменно проронил Иноземцев, наконец очнувшись от оцепенения. Уж если Ульянка ему привиделась, допустим, но животное… – Тигр был! Я его видел, как сейчас вижу вас… – И добавил, отчаянно простирая руки князю: – Николай Константинович, подтвердите мои слова, был ведь тигр в магазине Захо? Мы оба видели его.
Князь застыл, глядя на Ивана Несторовича с неизменным безразличием, и ни один мускул не дрогнул на его каменном лице.
– Что же вы молчите? – разъярился Иноземцев. – Скажите хоть слово!
Тот покачал головой и, чуть ударив коня шпорами, направился вниз к перешейку. Уж больно дорожил, видать, насиженным в Ташкенте местом, боялся очередной ссылки, готов был молчать в угоду каким-то необъяснимым закулисным хитростям, готов был безжалостно смотреть, как на другого человека напраслину наводят, обвиняют в помешательстве.
– Ничего не понимаю… Это какой-то заговор… Опять заговор против меня.
– Какой, к черту, заговор, Иван Несторович, – вспылил Дункан. – Вы что же, до сих пор не поняли? Вы все это выдумали! Тигр и Элен Бюлов жили только в вашем воображении. Выдумали своей поврежденной в пустыне головой.
– Вы сами весь вечер просидели с газетой у Захо, – парировал Иноземцев. – И будете утверждать, что не заметили, как мимо вас прошел самый настоящий тигр?
– Заметил, – согласился Дункан, и лицо его исказилось в издевательски-ироничной гримасе. – Человека в тигриной шкуре. Я сидел не за карточным столом, а у двери, и имел возможность хорошо разглядеть изъяны мнимого тигра.
– Ну, знаете ли… Да как вы себе представляете – залезть в эту шкуру? Это несусветная ложь! Это невозможно! – продолжал яриться Иноземцев. – Капитан, позвольте… Хоть вы! Семь человек, а еще приказчик. Да не может же у восьмерых человек одновременно агнозия случиться. Неужто, так просто можно взять да и спутать с…
– Иван Несторович, довольно, – прервал его Дункан-Розенбах и с наигранной горечью вздохнул, даже голову театрально склонил, актеришка. – Вы стали жертвой иллюзии. Вы пережили плен, значительную кровопотерю, черепно-мозговая травма, в конце концов, вы прошли немалый путь по пустыне, вы перенесли малярию в Самарканде и обнаружили недюжинную храбрость в сражении с холерой в Ташкенте. Семь ночей вы провели, а то и больше, пересыпая трупы на сартских кладбищах хлорной известью. Этот подвиг стоил вам изрядно потрепанных нервов. Еще и знакомство с Элен Бюлов в недавнем прошлом. Поймите наконец, что вы все это время продолжали жить страхами и иллюзиями. Былое тяготит, забывается с трудом.
– Да и случай с тигриной шкурой не из самых тривиальных, – вставил капитан. – Не вы один впали в заблуждение, не вы один.
С каждым услышанным словом Иван Несторович зеленел и синел.
– Не выйдет в очередной раз выдать меня за сумасшедшего, – процедил он, сжимая кулаки.
– Я говорил с врачами и персоналом госпиталя… – продолжил психиатр, потом осекся, оглянулся на капитана, солдат, молча слушавших и, верно, ждавших, чем закончится эта странная перепалка. Он чуть тронул рукав Иноземцева, указав куда-то вперед. – Будьте любезны на два слова. Это очень личный разговор. Я бы не хотел сообщать сии неприятные новости при всех. Я не преследую цели унизить вас.
Иван Несторович невольно поддался, продолжая сжимать кулаки. Оба отошли в сторону.
– Я говорил с персоналом госпиталя, – шепотом начал Дункан. – Не только коллеги, но и я, мы все серьезно переживаем за ваше здоровье. Вы должны признать, что всецело погружены в некий выдуманный мир. И не отрицайте того, что говорите сами с собой и с призраками, которыми себя окружили. Живые люди не представляют для вас никакого интереса, и с каждым днем ваше состояние усугубляется и может вылиться в настоящую катастрофу. Вы врач, и вам должно быть хорошо известно, как скоро подобные индивиды превращаются, в конце концов, в маньяков и убийц, озлобившихся и одержимых. Сам Тверитинов тотчас собрался подписать указ о вашем увольнении, едва узнал, каким вы невменяемым бываете человеком. Но ваши заслуги, Иван Несторович, они тем не менее высоки, их никто не отрицает. Надо лечиться, надо выходить из этого омута, я вам советую не затягивать. И принять госпитализацию, советы врачей, которые готовы помочь вам.
Это было какое-то чудовищное дежавю. Иноземцев слушал Дункана, а перед собой видел лицо то доктора Белякова из Обуховской больницы, что беспокойным отделением заведовал, то Боровского, который ему про стенокардию все твердил, будто гипнотизер какой. Все трое окружили Иноземцева и наперебой верещали: «черепно-мозговая», «грудная жаба, любезный, а может, миокардит уже», «госпитализация», «маньяк и убийца».
– А теперь еще эта проклятая Элен Бюлов! – хором воскликнули они. – Вы явились к его высочеству с несусветными требованиями и заявлениями. И едва не заставили нас поверить, что Николай Константинович покрывает преступницу. А господин Романов, вы это прекрасно знаете, и без того в незавидном положении. Любое неловко оброненное в его сторону слово может закончиться для него плачевно. Вы едва не подвели его к стенке. За госпожу Бюлов его могли приговорить к расстрелу, вы это осознаете?
При этих словах Иноземцев вздрогнул, очнулся от наваждения, отступил назад и в ужасе поглядел в сторону, куда только что удалился князь. И такое горькое чувство его охватило вперемешку со страхом и замешательством, что он едва не поверил словам Дункана и не вскрикнул: «Господи боже, что же я наделал!»
– Но этот поход дал возможность убедиться, что и зверь, и девушка, – наступал Дункан, – плоды вашего воображения. Вам было худо от тюремного заключения и от всех неприятностей, что обрушились на вашу голову после знакомства с этой авантюристкой. Вы любили ее, вы потеряли ее, но воссоздали в своих фантазиях, чтобы заполнить образовавшуюся пустоту внутри себя, создали за отсутствием близких, друзей. Такое поведение вполне типично для одиноких и чурающихся мира людей. Часто случается, что жертва привязывается к своему мучителю. Сами посудите, взгляните трезво на всю эту историю, некогда уже произошедшую с вами – гиена обернулась тигром, так кстати мелькавшим слухами, юркий и изворотливый басмач стал Элен Бюлов для вас. К чему все это привело тогда? К смирительной рубашке… Вам ее не хватает, признайте, Иван Несторович, вам не хватает госпожи Бюлов, вы ждете ее, как приговоренный палача, мечтаете вновь оказаться в желтом доме! И только сей факт, что вы душевно неустойчивый человек, позволит, возможно, господину князю простить вам те неудобства, которые вы ему причинили своим заблуждением.
