– Не-ет, – бубнил себе под нос Иван Несторович, все больше распаляясь, дрожащими руками стирая пот с мокрого лба. – Не Дункан колол всех, а сам князь! Ах-ха! Конечно, князь! Чтобы ему и Ульянка, и тигр достались! Прохиндей! Где вы, Николай Константинович, ваше высочество, прячетесь, а ну, выходите! – и швырнул перчатки в пустоту. – Я вас вызываю… на дуэль вызываю!
Иван Несторович еще раз обошел всю свою квартиру, кружа по ней и неловкими движениями натыкаясь на предметы и сметая их, заглянул в переднюю, заглянул в деревянную коробку – шкаф-генератор, чуть не опрокинул его, меж пластинами глянул, к которым были привязаны обмотка и магнитный железняк, в платяной шкаф заглянул. И никого – ни князя, ни Дункана, ни Ульяны – не найдя, тяжело дыша, опустился на постель. Не заметил, как закрыл глаза и рухнул на подушку, продолжая шептать угрозы великому князю.
Так и проснулся следующим утром: одетым в китель, рукав залит кровью, пальцы по-прежнему сжимают «смит-энд-вессон», который, одному богу ведомо, как не выстрелил ночью.
С удивлением взглянув на револьвер, Иноземцев поспешно отложил его в сторону, с не меньшим удивлением взглянул на кровь, которой была перепачкана его форма, потом прижал руку к щеке, точно огнем пылающей, нащупал повязку на медицинских пластырях и, наконец, вспомнил про Дункана и луноверин.
Бросился к столу: на том идеальный порядок: колбы на месте, горелка на месте, с нею рядом чаша – вычищенная аж до блеска. Сколько Иван Несторович ее ни разглядывал и так, и эдак, в очки, и под лупой, но не нашел ни единого следа, ни единого розовато-серого пятнышка. Да и колбы были все аки горный хрусталь прозрачны. Потом про перчатки вспомнил, стал искать по всей квартире, ползал на четвереньках, под мебель заглядывая, даже сдвинул с места генератор на целый дюйм, но, кроме толстого слоя пыли, ничего под ним не нашел.
И с облегчением вздохнул – эфирным дурманом навеяло. Слава тебе, господи! Уж чего не хватало, чтобы в его квартире у него под носом кто-то луноверин им ненавистный варил.
Подошел к зеркалу, увидел окропленную алыми каплями повязку, издал второй вздох – печальный – и стал снимать бинты. От уха к подбородку вился аккуратный, но цветом уродливо-синюшным шов. Эх, теперь он не только в очках будет щеголять, но с уродливым шрамом. Лицо опухло, перекосило, под глаза легли не синие даже, а черные круги – следствие эфира, или уже это миокардит свое грязное дело сделал. Выглядел Иван Несторович неважно, лет на десять постаревшим и измученным, со взглядом тусклым и седой щетиной. Придется бороду пустить, чтобы шрамом людей не пугать, хоть частично его скрыв.
– Это просто катастрофа какая-то! – проронил он отчаянно. Посидел, повздыхал, сменил китель на сюртук и отправился на службу.
В госпитале его ожидала новость – Дункан окончательно умом повредился, беспрестанно выл и брыкался, что приходилось его связанным держать.
– Осмотр производили? Свежих укусов нет? – спросил Иван Несторович.
– Уже пятые сутки, – ответствовал Боровский.
Иноземцев опустил голову, горько усмехнулся. С луноверином уж очень все ладно выходило. Коли это действительно сей проклятый яд, тогда понятно, почему спустя пятые сутки Дункану так худо сделалось, вспомнил Иван Несторович, как чуть не помер в поезде по пути из Петербурга в Нижний Новгород, когда закончилась его бутылочка с предполагаемым морозником, который Ульянка вылила, луноверином заменив. Распознать присутствие луноверина в крови Дункана Иноземцев не мог, поскольку не знал еще как. А вот ежели его изготовить и больному вколоть, то можно получить доказательство, что оно было использовано ранее, в виде облегчения состояния сей странной лихорадки.
И благополучно самого себя тем подставить?
Ведь кто луноверин так хорошо знает, как не его творец, изобретатель? Тогда так и выйдет, что он сам всех, месть задумавши, ядом обколол.
«Молчи, Иноземцев, дурья башка, молчи, опять навлечешь на себя беду.
А как же психиатр? Пусть пропадает, что ли?»
Какой он – Иноземцев – после этого врач, коли бросит пациента, пусть и злейшего врага своего, погибнуть?
Тем более что лихорадка могла оказаться действительно не лихорадкой вовсе, а и вправду чьей-то попыткой отравить свидетелей нападения Юлбарса. Измучить абстиненцией, а потом смертельной дозой добить. Мол, болел, болел и помер от неведомой науке хвори.
И вновь подстрекаемый своим великодушием и самоотверженностью, Иван Несторович решил сегодня же ночью отследить таинственного негодяя. Едва стемнело, он сходил за «смит-энд-вессоном» в квартиру, еще раз взглянул на стол, который был без единого намека на чье-либо прикосновение, вернулся в госпиталь и направился в палату Дункана.
В палате на тумбочке чуть поодаль от постели больного горела керосиновая лампа, рядом сидела, подперев ладонью подбородок, полусонная сестра милосердия. От умалишенного отставили все вещи, чтоб не мог дотянуться, приковали к железному каркасу кровати ремнями, которые использовали во время операций. Тот дрожал в нервной лихорадке, мокрые его волосы прилипли к мертвенно-бледному лбу. Он не спал и, верно, хорошо видел, как вошел Иноземцев в больничном халате и с револьвером, торчащим из кармана.
– Идите, – махнул Иноземцев девушке. – Велите сегодня никого сюда не впускать.
– Пришли добить? – простонал Дункан, когда сиделка поспешно выбежала. И было в его голосе столько отчаяния и боли, что невольно Иван Несторович отступил на шаг. Нет, если кто и повинен во всей этой истории, то точно не этот сморщившийся от длительной борьбы с болезнью старик. Уж такую игру сыграть не под силу было даже Ульяне – как-то однажды ей пришлось хлебнуть настоящего мышьяка, чтобы казаться правдоподобной в своих актерских вывертах. Но Дункан не был взбалмошной девчонкой и не стал бы рисковать собственным здоровьем даже ради победы. В сущности над кем? Над бедным неудачником, которому не было на земле спокойного места и репутацию которого он уже с большим успехом растоптал?
– Нет, я пришел поймать негодяя, что, вы говорите, колит вас луноверином, – отчего-то сконфузившись, проронил Иноземцев.
– Вы смеетесь?
– Нет, ничуть.
– Послушайте, доктор Иноземцев, я побежден, я проиграл. Вы победили. Вы довольны? Вы выставили меня сумасшедшим… с этим своим луноверином. Более того, судя по тому, какое у него действие, а я читал ваши парижские статьи, их переводили для «Санкт-Петербургских ведомостей», я впал в зависимость от него. Я теперь несколько дней без укола… Вы явились, чтобы видеть меня уничтоженным, чтобы закрепить чувство торжества над человеком, который напрасно, как вам кажется, засадил вас в желтый дом.
– Чушь, – ответил Иван Несторович и подошел к лампе, чтобы потушить ее. – Я не колол вас.
– Господи, ну сделайте что-нибудь! Это нестерпимая мука, я точно без воздуха…
– Я для этого здесь, – сказал Иноземцев и скрипнул фитилем, погрузив палату в темноту.
Он уселся на место, что давеча покинула сестра милосердия, уронил локоть на тумбочку, рядом опустил оружие и стал ждать. Потом взял, переломил ствол, пальцем проверил, все ли патроны на месте.
