Первый министр бросил на Валуа смертельный взгляд и добавил:
– А разве у монсеньора графа, дяди короля, имеются на сей счет сомнения?
Валуа, в свою очередь, наградил Мариньи не менее вызывающим взглядом:
– Ни малейших. Более того: именно я, а не вы, кому надлежит этим заниматься, предупредил моего дорогого короля и племянника о ненавистном заговоре, который плетут против него колдуны и колдуньи.
Мариньи заскрежетал зубами. Он уже готовил какой-либо сокрушительный ответ, когда Людовик X, положив руку на плечо министра, смерил его взглядом, в котором сквозило подозрение.
Мариньи понял эти подозрения. И похолодел до мозга костей, так как подозрения эти, не сумей он их опровергнуть, означали не только крах, разорение, но и смерть, допрос, ужасные пытки, коим подвергаются все цареубийцы.
– Мариньи! – сказал Людовик X со степенностью, от которой свидетели этой сцены содрогнулись тем более, что в ней не было присущих королю гнева или ярости. – Мариньи, вы готовы поклясться в том, что не знали о существовании этого святотатства?
Мариньи низко поклонился. Затем, распрямившись во весь рост, громким голосом произнес:
– Дворяне, сеньоры, герцоги и графы, здесь присутствует человек, который сотню раз рисковал своей жизнью и тысячу – своим состоянием, служа прославленному Филиппу, отцу нашего выдающегося короля! В сражениях против врагов Франции этот человек проливал свою кровь, не жалея ни капли! В дни, когда король в испуге замечал, что его сундуки пусты, этот человек продавал все, вплоть до последней драгоценности, чтобы дать королю золото, и не считал оного! Этот человек лихорадочно работал ночами, дабы король мог спать спокойно! Этот человек освободил короля от тамплиеров! Этот человек вынудил восставший Париж просить у короля прощения!.. Если бы Его Величество Филипп поднялся из могилы, в которую мы его опустили с месяц назад, если бы Филипп Красивый, зная, что происходит в его Лувре, вошел сюда, он бы посмотрел вам всем в лицо и прокричал: «Кто здесь смеет подозревать верного слугу монархии? Кто смеет требовать от Мариньи клятвы в том, что он предан своему королю?.. Пусть этот человек возьмет слово! Пусть скинет маску! И, клянусь Господом нашим, если таковой найдется, он больше не жилец на этом свете!..»
Говоря так, Ангерран де Мариньи наполовину вытащил из ножен кинжал и, величественный, прекрасный в своем отважном порыве, испепелил Валуа взглядом.
Граф попятился, побледнев от ярости; присутствующие сеньоры содрогнулись.
– Клянусь смертью Господней! – воскликнул Жоффруа де Мальтруа. – Если при французском дворе существуют такие подозрения, нам остается лишь переломить надвое шпаги и постричься в монахи!
– Так и есть! Именно! – загалдели другие. – Сир, Ангерран де Мариньи – столп королевства!..
Но неистовая апострофа первого министра уже произвела свой эффект на Людовика X, рассеяв все его сомнения.
– Твоя правда, Мариньи, – сказал он, – ты вне подозрений, и вот моя рука!
Ангерран де Мариньи преклонил колено, схватил королевскую руку и поцеловал ее.
Граф де Валуа выдавил из себя улыбку, в которой явственно читалось: «Мы еще не закончили!»
– Сир, – произнес Мариньи, поднимаясь на ноги, – я сегодня же ночью перетряхну все подозрительные дома, где могут обитать колдуны и колдуньи, и уже завтра виновные предстанут перед судом.
– В этом нет необходимости! – проговорил Валуа.
То было всего лишь слово, произнесенное спокойным голосом. И тем не менее это слово заставило Мариньи вздрогнуть. Необъяснимый страх закрался к нему в сердце.
– Нет необходимости? И почему же? – вопросил он.
– Как первый министр, – пояснил Валуа, – вы должны понимать, что раз уж я обнаружил эту фигурку, то, должно быть, знаю и ту колдунью, которая ее изготовила… Сир, если позволите!.. Раз уж эта колдунья – в наших руках, то почему бы нам не опробовать ту великолепную виселицу, что была воздвигнута по приказу первого министра… виселицу Монфокон?
– Колдунья? – изумился Мариньи. – Так это женщина?
– Девушка! – промолвил Валуа, сопроводив это слово взглядом, какой бывает у тигра, забавляющегося со своей добычей.
Нечто вроде одного из тех мрачных предчувствий, что вдруг обуревают нас, острой иглою поразило Мариньи прямо в сердце.
«Девушка», – прошептал он машинально.
А Валуа, с налившимися кровью глазами, с триумфальной улыбкой, еле сдерживаемой в уголках губ, продолжал:
– Девушка, проживающая неподалеку от Тампля, этой обители проклятых колдунов, что были сожжены по-вашему, Ангерран де Мариньи, приказу! Девушка, проживающая в небольшом владении, которое называется Ла-Куртий-о-Роз!.. Девушка, которую зовут Миртиль!..
У Ангеррана де Мариньи подкосились ноги.
Он поднес руки к вискам, глухой стон сорвался с его бледных губ, и он поднял на своего противника растерянные глаза – глаза, просившие о пощаде!.. Мариньи признавал свое поражение!.. В этом безотчетном жесте заключалась вся его обращенная к Валуа отчаянная мольба.
Валуа же, скрестив руки на груди, капля по капле испивал этот желчный и приятный напиток победы. Это длилось не более чем мгновение. Мариньи уже приходил в себя. План в его голове созрел с головокружительной стремительностью.
Получив – а так оно, несомненно, и будет – приказ арестовать колдунью, он явится за дочерью и убежит вместе с ней! О том, чтобы попытаться снять с нее обвинения, в те мрачные годы чудовищных суеверий не могло быть и речи; то была затея не менее безумная, чем попытка пролить солнечный свет в полночь.
Немыслимым усилием воли отец приказал сердцу остыть, нервам – успокоиться, мышцам – расслабиться, а лицу – не выказывать даже удивления.
– Ну, – проговорил Людовик X, – что ты об этом думаешь, Мариньи?
– Сир, – голосом спокойным и твердым отвечал отец Миртиль, – я думаю, что столь ужасное преступление заслуживает скорейшего и не менее ужасного наказания. Когда дьявол поднимает голову, Богу не следует медлить со своим гневом! Через час колдунья будет арестована.
– Но кто ее арестует? – спросил Людовик. – Нужно быть чертовски смелым человеком, чтобы вот так, запросто, войти в жилище колдуньи.
– Я, сир! – промолвил Ангерран де Мариньи.
Король взглянул на Карла де Валуа, словно говоря: «Вот видите, сколь несправедливы были ваши подозрения!»
– Сир, – возразил Валуа, – это ведь я раскрыл колдовство и заговор. Полагаю, я заслужил честь арестовать колдунью лично. Это мое право. И если, проявив несправедливость, вы откажете мне в этом праве, то даже под пытками я не скажу, где находится вторая подобная фигурка, изготовленная этой ведьмой.
– Справедливо! – воскликнул король, которому сделалось нехорошо уже от одной мысли о том, что существует и вторая фигурка, угрожающая его жизни. – Более чем справедливо! Ступайте же, граф де Валуа!
