– Вот этот приказ! – промолвила Маргарита Бургундская, сразив Валуа победоносной улыбкой, и протянула графу бумагу, что была спрятана у нее на груди.
Растерявшись, Валуа машинально взял и развернул документ.
После первых же прочитанных слов он поднял на Маргариту испуганные глаза и задрожал как осиновый лист.
Этот документ был не пергаментом, содержащим королевский приказ, а письмом… подписанным самим графом де Валуа!
И это письмо, адресованное Маргарите Бургундской, чье имя упоминалось там неоднократно, было пылким признанием в любви! Мольбой о ночном свидании! Дерзкой картиной самой неистовой страсти, какую может испытывать мужчина. Глубочайшим оскорблением, нанесенным королю Франции!..
Но письмо это было датировано 22 февраля 1297 года, то есть тем временем, когда семнадцатилетняя Маргарита проживала еще во дворце своего отца Юга IV, герцога Бургундского.
– Узнаешь ли ты, Карл де Валуа, это письмо? – вопросила Маргарита тихим голосом. – Писал ты его так давно, что, возможно, уже и забыл о нем…
– Это письмо написано не мною, – пролепетал Валуа.
– Действительно, это всего лишь копия… настоящее письмо – твое, Валуа – хранится в Лувре, и этим вечером оно попадет в руки короля!
Граф испустил вздох человека, которому нанесли смертельную рану.
– Это было семнадцать лет назад! – воскликнул он, проскрежетав зубами. – Я скажу королю правду! Скажу ему, что вы любили меня в то время, когда я был вправе просить вашей руки! Скажу, что, отвергнутый вами, почтения к вам я всегда проявлял больше, чем прежде – любви!
– Сказав это, ты солжешь, Валуа, так как я тебя не отвергала.
– Что ж, я солгу! – вскричал граф. – Ложь за ложь, жизнь за жизнь, смерть за смерть! Вы нападаете – я защищаюсь. Дата, стоящая под этим письмом, все скажет сама за себя!..
Губы Маргариты растянулись в странной улыбке, и граф вдруг ощутил, как подступает страх.
– Ты знаком с Мабель? – спросила королева. – Нет, ты с ней не знаком. Тебе не известно, сколь умна эта женщина, которая безгранично мне предана, которая принадлежит мне, которая делает все, что я пожелаю, которая живет лишь ради меня!
– Мабель? – пробормотал Валуа.
– Да, моя верная служанка, которая присматривает за мной, когда я сплю, которая думает за меня, которая есть кладезь знаний!.. Так вот, слушай, Валуа: по учености своей, Мабель сумела вернуть пожелтевшим чернилам этого письма всю их свежесть, и теперь оно выглядит так, будто написано было вчера!..
– На нем стоит дата! – злобно выкрикнул Валуа.
– Мабель нашла способ удалить дату. И вместо 22 февраля 1297 года, знаешь ли ты, что она написала… написала твоим собственным почерком… так вот: она датировала письмо 11 мая 1314 года, то есть вчерашним днем!
Граф издал глухой стон.
– Так ты исполнишь мою волю, Валуа?
– Да, Ваше Величество… – выдавил из себя граф.
– И, если я выясню, что Миртиль невиновна, позволишь мне увезти ее? Никому не скажешь, что это я ее забрала?
Сокрушенный Валуа взвился, словно потревоженная гадюка.
– Вы требуете от меня жизнь, не меньше! – вскричал он. – Забирайте же ее, так как она – ваша!.. О, я дорого плачу за любовь, которую когда-то зажгли во мне ваши взгляды! Я чувствую себя во власти силы ужасной и проклятой, но остерегайтесь, Маргарита, остерегайтесь, моя королева, так как чтобы забыть мучения, на которые вы меня обрекаете, мне следовало бы быть ангелом небесным, а я всего лишь человек!
– Уж скорее не ангелом, а демоном из преисподней… Но пойдем! Я тебя не боюсь, чему доказательством служит то, что ты все еще жив. Молись Богу, если можешь, чтобы я забыла все здесь тобою сказанное, а пока веди меня к камере колдуньи!
XIV. Мать
Мрачный, словно приговоренный, которого ведут на казнь, Валуа зашагал впереди королевы, забыв в этот момент даже о своей страсти к узнице. Ситуация действительно была полна подводных камней: он понимал, что между Маргаритой и Ангерраном де Мариньи существует сговор, который преследовал одну цель – обеспечить свободу Миртиль. Побег же Миртиль – а готовился самый настоящий побег – означал не только поражение Валуа и триумф Мариньи, но и обвинение в предательстве, гарантированный приговор… смерть.
Потому-то граф и вскричал:
– Вы требуете от меня жизнь, не меньше!
Королева вновь надела маску и натянула на глаза капюшон.
Они вышли во двор, где по знаку Валуа к ним присоединился один из тюремщиков. С ключами на поясе и горящим факелом в руке провожатый вывел их к лестнице, уходившей куда-то под башню. Там царила зловонная атмосфера, но Маргарита не придала этому никакого внимания, если и вздрогнув, то лишь от собственных мыслей.
Тюремщик открыл дверь. Маргарита повернулась и выразительно посмотрела на Валуа.
Граф понял этот взгляд. Вставив факел в железный раструб на стене, он удалился, уведя с собой и тюремщика.
Да и так ли ему было важно, что может сказать узнице королева?
Когда он поднялся и вышел во двор, уже смеркалось, так что никто не заметил его бледности.
«Мне конец, – повторил он про себя. – В какую сторону ни повернись, выхода не видно. Вооруженная этим письмом, неумолимая, равнодушная, когда речь идет о сострадании, полная решительности, когда дело касается убийства, королева сотрет меня в порошок, стоит мне лишь попытаться защищаться. Что ж, придется уехать. Укроюсь у одного из тех сеньоров, которые после смерти покойного короля поднимают голову, и там уже подготовлю заговор против Мариньи, королевы, короля, Парижа, всех, кто меня ненавидит… Да, сплету такой заговор, что он приведет к тысячам жертв, отомщу так, что мир поразится и воскликнет: “А этот-то силен оказался! Вступил в непримиримый бой против всего и всех и вышел из него победителем!”»
И лицо этого человека, еще мгновение назад поникшего, теперь же вновь воспрянувшего духом, на какую-то долю секунды осветилось зловещей гордостью.
– Симон! – бросил он отрывисто.
И Симон Маленгр – тот самый, которого мы видели в Ла-Куртий-о-Роз в самом начале нашего рассказа, – Симон Маленгр, который никогда не покидал графа де Валуа, выступил вперед из тени.
Этот Симон Маленгр всегда возникал из углов темных и влажных, словно мокрица.
– Симон, – произнес граф голосом тихим и пылким, – все потеряно…
– Я все слышал и все понял, монсеньор!
– Беги в дом. Чтобы через час все было готово к моему отъезду!..
– Мы всегда готовы, монсеньор! Лошади всегда седланы, а мулы только и ждут, когда на них взвалят полные золотых экю бурдюки. В остальном же, я бы посоветовал монсеньору все в доме оставить как есть. Возможно, бежать нам и не придется…
