На пути у Буридана стоял какой-то человек, в руке он держал шапку.
– Этот дом, – сказал он, – принадлежит аббатству, стало быть, вы совершаете преступление против монсеньора аббата, нападая здесь на этого достойного сеньора.
Человек с шапкой указал на бледного как смерть Мариньи, который, зажав палаш в руке, прижался к стене.
– Отойди, добрый человек, – произнес Буридан хриплым голосом. – Убив здесь этого негодяя, я, конечно же, оскорблю аббата, но пощадив его, нанесу оскорбление Господу, который представляется мне гораздо более грозной силой, чем Клеман Маго.
– Лучше принеси-ка нам кувшин ячменного пива или белого вина, Мартен, – прокричал Ланселот Бигорн, – а то что-то у меня в горле пересохло!
Мартен, садовник аббатства, перекрестился и медленно побрел к деревянной лестнице, что находилась в глубине комнаты и вела на второй этаж.
Буридан начал наступать на Мариньи.
– Мессир, – сказал он, – даю вам последнюю возможность спастись, так как если вы не примете мои условия, я вас убью. Готовы ли вы вернуть семейству д’Онэ все то, что вы у него украли?
– Не думаю, что мертвецы в чем-то нуждаются, – холодно произнес Мариньи. – Вы ведь говорили, что тела Филиппа и Готье д’Онэ были обнаружены в реке.
– Именно так! Готовы ли вы вернуть народу Парижа все то огромное состояние, которое – су за су, денье за денье – вы выуживали из его кошельков?
Пожав плечами, Мариньи проговорил:
– Мое состояние принадлежит лишь мне одному. Но не думай о народе, мерзавец. Если хочешь меня отпустить, я заплачу выкуп.
– Защищайтесь же тогда! – воскликнул Буридан. – Теперь ничто не может мне помешать убить вас. И знайте, что если мне это не удастся, вы будете иметь дело еще и с этими двумя!
– С этими двумя? – пробормотал Мариньи, бросив взгляд на мужчин в масках – скрестив руки на груди, те стояли в стороне, но можно было заметить, как пылают сквозь прорези в масках их глаза. – Но кто они, те двое?
– Последние представители семейства д’Онэ! – пояснил Буридан.
В тот же миг он встал в стойку, и две шпаги скрестились.
И тут раздался душераздирающий крик.
Девушка в белом платье как птица спорхнула вниз по лестнице и бросилась между дуэлянтами.
– Миртиль! – стиснув зубы, пробормотал Буридан. – Этого-то я и боялся!.. Дорогая Миртиль, – сказал он вслух, – вам следует вернуться в вашу комнату и…
Закончить он не успел.
Слова застыли у него на губах. Сердце перестало биться. От изумления он едва не утратил рассудок, почувствовав, как ужас вонзает в его затылок свои острые когти: Миртиль, его возлюбленная, его невеста… Миртиль бросилась на шею Ангеррану де Мариньи, крича:
– Отец! Батюшка!..
Мариньи не сдвинулся с места, лишь молнии сверкали в его глазах.
– Батюшка! – растерянно пролепетала Миртиль. – Что с вами? Отчего у вас такое гневное лицо и этот взгляд… Буридан… что происходит?.. Как ты мог поднять шпагу против моего отца?.. Ох! Вы же убьете друг друга!..
– Твой отец! – пробормотал Буридан. – Так этот человек – твой отец?..
– Да, любимый!.. Это он, милейший Клод Леско… Но ты ведь этого не знал, не так ли? О! Это было бы слишком ужасно!.. Батюшка, это Буридан! Вы полюбите его за его любовь ко мне… ваши предубеждения падут… Буридан, дорогой Буридан, это Клод Леско, которого ты должен почитать… так как я твоя невеста, а ведь даже в Библии сказано: почитай отца твоего и мать твою!..
– Клод Леско! – прохрипел Буридан, едва не плача. – Да посмотри же, Миртиль! Видишь этот плащ с горностаевой отделкой… эту украшенную бриллиантами шпагу… эти одежды знатного сеньора…
– Знатного сеньора! – пробормотала девушка, не зная, что и думать.
– Ты только взгляни на этот высокомерный вид, и сразу же поймешь, что перед тобой не Клод Леско, торговец коврами, а могущественный и ужасный министр, имя которого проклято всеми… первый министр короля… создатель виселицы Монфокон… Ангерран де Мариньи!..
Отступив на три шага назад, Буридан переломил о колено надвое шпагу и отбросил обломки ее в сторону.
– Можете меня убить, – сказал он министру, – Буридан не будет драться с отцом Миртиль.
– Ангерран де Мариньи! – повторила девушка, бросив на отца взгляд, преисполненный ужаса и изумления.
Ангерран де Мариньи спокойным жестом вложил палаш в ножны, затем взял руку Миртиль, которая вздрогнула от этого прикосновения.
В комнате повисла мертвая тишина.
Но снаружи еще доносились крики студентов и клерков Базоши и Галилеи, весь этот глухой шум победоносного восстания. Или, по крайней мере, Гийом и Рике, прислушивавшиеся к этому гулу, полагали, что то был шум победы.
Но если бы они выглянули за дверь, то, вероятно, пришли бы в ужас от изменений, произошедших в Пре-о-Клер.
– Миртиль, – промолвил Мариньи суровым голосом, – роковой случай открыл тебе то, о чем тебе лучше никогда было бы не знать. Мое имя не Клод Леско…
С интонациями ожесточенной гордости он добавил:
– Это правда: меня зовут Ангерран де Мариньи!.. Это имя, доченька, это ненавистное вилланам имя, это имя, которое будут уважать наравне с именами самых великих правителей, когда поймут его значение, так вот, это имя я ношу с гордостью. Слушайте же все!.. Если бы я мог опуститься до вас и объяснить вам свою мысль, я бы сказал вам, что всю ту ненависть, что обрушилась на мою голову, я навлек на себя добровольно. Я знал, на что иду, когда решил сделать из монархии силу, а из короля – символ! Я раздавил ногой не только вилланов и буржуа, но и владетельных сеньоров. Я хотел уравнять королевство, изо всех сил пытался превратить Францию в широкую и гладкую равнину, на которой есть лишь одна незыблемая скала – трон! И здесь я не лгу. Я часто содрогался перед поступками, которые чернь называет преступлениями, но я не отступил. Я не признаю судей: моя совесть – вот кто отпускает мне грехи. И если я испытывал страх, когда, прикладываясь глубокими ночами ухом к груди, слышал гул проклятий, меня утешало одно – ты, доченька!.. Монархия – то была мысль моего разума; Миртиль же была мыслью моего сердца…
– О, батюшка! – прошептала Миртиль, закрывая лицо ладонями.
– Миртиль, вот человек, который собрал все эти людские проклятия и бросил мне в лицо. Вот человек, который собрал все летевшие мне вслед оскорбления и прилюдно меня ими унизил. Вот Буридан. И вот он я – Ангерран де Мариньи. Вот тот, кого ты называешь своим женихом. Ты, которую я всегда называл своим утешением…
И глухим голосом Мариньи закончил:
– Выбирай же между ним и мною!
– Выбирать! – прошептала Миртиль, чуть дыша. – Выбирать между отцом и женихом!..
В этот момент чей-то властный голос, шедший сверху, пал в нависшую над залом тишину:
