Миртиль заметила, что окно этой комнаты забрано решеткой.
– Здесь мой дом, – сказала Мабель. – А это – моя спальня, которая теперь будет вашей.
Этот дом в том районе был известен как «дом с привидениями», иными словами, суеверный ужас и величайшее почтение окружали это строение, которое с виду не представляло собой ничего необычного. Однако же местные жители неоднократно замечали, как по ночам верхние его окна освещаются адскими огнями. Слышали они и подозрительные шумы, которые могли быть только стонами страдающих или воплями проклятых. Все это объяснялось очень просто: совсем рядом располагалось кладбище.
Сложновато, конечно, допустить, что мертвым может хоть на минуточку прийти в голову мысль выйти из могилы, поскольку мертвые живут совсем иной, следующей за этой, жизнью.
Однако многие в те далекие времена полагали, что мертвые, восстав из могил, могут прогуливаться в своих саванах по округе, и так как, разумеется, они должны были где-то собираться, чтобы делиться друг с другом своими горестями или обсуждать страдания, которые им нравилось навязывать живущим, они и выбрали этот уединенный дом, построенный, возможно, для них неким колдуном или колдуньей, водившим (или же водившей) знакомства с миром суккубов и инкубов.
Такие идеи были столь же обычными тогда, как, вероятно, сегодня представление о том, что атмосфера состоит из водорода, азота и прочих газов. Миртиль они тоже были знакомы, и если бы кто-либо сказал ей, что жилище, в котором она находится, и есть тот самый дом с привидениями, она бы сочла это совершенно естественным.
– Вы пробудете здесь столько, сколько будет необходимо, – промолвила Мабель. – Здесь у вас всего будет вдоволь. Когда дела не будут требовать моего присутствия в другом месте, я буду составлять вам компанию, уходя же, я буду вынуждена вас запирать. Впрочем, хочу вас сразу же предупредить, что бежать отсюда невозможно…
Хотя сказано это было достаточно мягко, слова Мабель или, скорее, ее голос, чувствовавшаяся в нем интонация, причиняли девушке нескончаемую боль.
– Я вас не знаю, – сказала она, в то время как слезы выступили у нее на глазах, – вы не знаете меня, и тем не менее я чувствую, что вы меня ненавидите. Почему? Что я вам такого сделала?
– Вам нечего бояться, дорогая. Разве вы не находитесь под защитой лучшего из отцов – Ангеррана де Мариньи?
– Да, – прошептала Миртиль, вздрогнув. – Моего отца зовут Ангерран де Мариньи… а моего жениха – Буридан…
– И потом, – продолжала Мабель, – у вас будет защитница еще более могущественная, чем первый министр, – королева Маргарита!
– Королева! – пробормотала девушка. – Королева! Эта женщина, что навещала меня в Тампле, делая вид, что сочувствует мне, а затем приказала перевезти меня в Дьявольскую башенку!
– Вижу, королева внушает вам страх!.. – пробормотала Мабель, подходя к Миртиль.
– Увы! Я чувствую, что она питает ко мне глубочайшую неприязнь, хотя и не могу понять, почему; чувствую, что она желает мне зла и что я в ее сильных руках, словно бедная птичка, которую она вот-вот придушит…
– Может, это и правда, – произнесла Мабель со странной улыбкой. – Возможно, королева действительно вас ненавидит. Вот только зла вам желать она никак не может…
– Почему?
Взяв девушку за руку, Мабель сказала:
– Да разве может мать желать зла своему ребенку?
У Миртиль голова пошла кругом. Она поняла, что попала в запутанную сеть странных и ужасных фактов.
– Что вы такое говорите, сударыня? – с испугом вскричала она. – Да как вы смеете произносить такое отвратительное святотатство?
– Я говорю, – прошептала Мабель, склонившись над девушкой, – этакий злой ангел, расправивший черные крылья над искупительной жертвой, – я говорю, дорогая, что ты теперь – моя добыча! Я говорю, что ненавижу тебя! Я говорю, что через тебя я заставлю королеву выстрадать столько же, сколько пришлось выстрадать мне! Я говорю, что Маргарита Бургундская убила моего сына – слышишь! – и что, убив тебя, я убью дочь королевы Маргариты Бургундской!
* * *
Когда Миртиль очнулась, стояла темная ночь. Сколько времени провела она здесь, в этом кресле, без сознания? Этого она сказать не могла. Слова Мабель произвели на нее ужасный эффект.
Дочь Ангеррана де Мариньи! Дочь Маргариты Бургундской! Королевы Франции!.. Постыдный плод непристойной любви! Ох! Теперь она могла объяснить себе мрачную физиономию и отвращение славного Клода Леско, когда она иногда просила его: «Батюшка, расскажите мне о матушке!»
Теперь она понимала, почему он отводил взгляд, почему его бледные губы бормотали непонятные слова, похожие на проклятия.
Миртиль охватил ужас.
Как выбросить эти страшные мысли из головы? О чем еще подумать?
Дочь королевы, дочь самого могущественного человека королевства, она была одна, словно соломинка, несущаяся по волнам, и ненавистью к ней пылал едва ли не каждый встречный.
Добавляло страха и то, что она находилась в руках женщины, готовившейся осуществить некое отвратительное мщение, инструментом которого предстояло стать ей, Миртиль. И для того чтобы Мабель отомстила – отомстила королеве, ее матери! – ей придется умереть!..
Эти мысли и тысяча других, еще более жутких, крутились в голове девушки, пока, обессиленная, она полулежала в кресле.
Стояла ночь. Глубокая ночь. Безмолвные сумерки, окутывавшие ее страхом. Она чувствовала, как дрожит, леденеет.
Девушка с трудом поднялась на ноги, чтобы дойти до кровати и лечь. Там, по крайней мере, она сможет спрятать голову под одеяло и попытаться больше не думать… Она уже горько сожалела, что вышла из этого беспамятства, и безумно хотела вновь в него окунуться.
В тот момент, когда Миртиль встала, ей показалось, что она услышала голос, приглушенно произносивший какие-то непонятные слова.
Миртиль вздрогнула. Откуда шел этот голос? Где сейчас та женщина, что выкрикивала смертельные угрозы, увязывая их с именем ее матери?..
И так как сознание к ней уже возвращалось, так как ее чувства, одно за другим, уже выходили из этого летаргического сна, она заметила, что дверь, соединявшая спальню, в которой она находилась, с соседней комнатой, приоткрыта.
Именно оттуда, из соседней комнаты, и шел этот голос. Вместе с этим глухим бормотанием, похожим на молитву или тихие проклятия, до нее добрался и луч тусклого света.
Трепещущая, подталкиваемая неким непреодолимым чувством, в котором не было любопытства, но было то особое влечение, какое производит пропасть, когда кружится голова, она направилась к приоткрытой двери и обвела странную комнату тревожным взглядом.
Комната была просторной, прямоугольной, с полом, покрытым крупной, но уже потрескавшейся плиткой, и потолком, состоящим из четырех сводов; каждый из этих сводов исходил из каждого из углов, поднимаясь к центру, и там четыре грани соединялись в круглый витраж, в середине которого, на камне, было выбито некое слово, – судя по всему, каббалистическое, доминировавшее над всем этим ансамблем.
