Наступил вечер, и комната потихоньку погрузилась в темноту.
До узников здесь доносился лишь звон колоколов, призывавший монахов то на полевые работы, то к молитве или в столовую.
Вероятно, было часов десять вечера, когда дверь открылась и это помещение – эта тюрьма – осветилось отблеском фонаря.
Буридан поднял голову и снова увидел Страгильдо.
«Палачу Маргариты, – подумал он, – доверили вершить нашу судьбу. Куда этот демон нас доставит? Уж не к своему ли хозяину, мессиру сатане собственной персоной? Что ж, вскоре узнаем. Этот негодяй не должен увидеть на моем лице ни страха, ни уныния… И что бы он и его люди ни говорили, что бы ни делали, я буду смотреть им в лицо».
Словно в ответ на эту мысль, Страгильдо подошел к Буридану, зловеще ухмыльнулся и, продемонстрировав широкую шелковую ленту, завязал юноше глаза.
– Это поможет вам лучше видеть, милейший сударь! – рассмеялся наемный убийца.
– Даже с закрытыми глазами, – промолвил Буридан, – я ясно вижу, что творится в твоей душе.
– Полноте! И что же, любезный, вы видите?
– Я вижу, что сейчас, пусть я и крепко связан, ты боишься меня, мерзавец! Не волнуйся, я тебя не укушу, дабы не отравиться!
– Чего стоите, займитесь другими! – рявкнул Страгильдо, обращаясь к своим людям.
Прежде чем повязка плотно легла на его лицо, Буридан успел заметить, что с его спутниками произвели ту же операцию.
– Следует ли снять с них маски? – спросил тот из сбиров, что завязывал пленникам глаза.
– К чему? – скривился Страгильдо. – Хочешь навсегда оставить в памяти рожи этих негодяев? Не стоит. Хватит с нас и одной физиономии любезнейшего Жана Буридана. В крайнем случае поболтаем с ним.
Буридан услышал, как комнату заполонил топот ног, затем почувствовал, как его подняли, понесли и положили на что-то вроде телеги, которая вскоре двинулась в путь.
Куда она ехала? Этого Буридан даже представить себе не мог.
Сначала он еще пытался – повозка двигалась то по прямой, то поворачивала – прикинуть в уме, куда это они направляются, но охранники, судя по всему, не испытывали к нему доверия, так как постепенно количество поворотов и зигзагов многократно возросло, а пару-тройку раз Буридану и вовсе показалось, что они едут по кругу, так что вскоре ему пришлось отказаться от этой идеи. К тому же, даже узнай он, куда его везут, что бы это дало? Дорога неизбежно вела к какой-нибудь тюрьме, а ничто так ни похоже на одну тюрьму, как другая тюрьма.
Примерно после двухчасового, по прикидкам Буридана, марша – а этого времени любой колымаге хватило бы на то, чтобы въехать в Париж с одной стороны и выехать с другой, – телега наконец остановилась.
Буридан вновь почувствовал, как его поднимают и куда-то несут. Затем он услышал, как закрылась тяжелая дверь, и по более плотному воздуху понял, что его спускают в какое-то подземелье.
Буридана опустили на плиточный, как ему показалось, пол, и разрезали веревки, стягивавшие запястья. После чего дверь с шумом захлопнулась. Тот, кто развязал ему руки, не осмелился развязать также ноги и снять повязку, – Страгильдо поспешил удалиться прежде, чем у юноши появилась бы возможность наброситься на него.
Буридан сорвал с глаз повязку, затем развязал веревки, коими были стянуты лодыжки, поднялся и сделал глубокий вдох.
Он увидел, что находится в довольно просторном зале, без окон, но с отдушиной над дверью для подачи в темницу свежего воздуха из коридора.
Комната освещалась одной из тех огромных восковых свечей, какими пользовались тогда в основном богачи; сальные свечи были уделом людей с достатком; что до простого люда, то он освещал свои жилища при помощи факелов, изготовленных на основе смолы; у крестьян же все обстояло еще проще: им освещением служили подожженные еловые ветки или же просто огонь от очага. Присутствовала там и лампа, то есть некий сосуд, из горлышка которого свисал обработанный маслом кончик фитиля, притом что масло стоило довольно дорого.
«Ого! – сказал себе Буридан. – Впервые в жизни со мной обращаются как со знатным сеньором. Видать, стоило познать тюрьму, чтобы познать также и богатство!»
Темница, которую он обвел любопытным взглядом, выглядела весьма приветливо. То было полуподвальное помещение со сводчатым потолком, поддерживаемым изящными колоннами. Буридан с удивлением отметил, что вместо охапки сена, которую он ожидал увидеть, в темнице этой находились три кушетки. Обнаружив же вместо кувшина с водой и кусочка хлеба богато сервированный стол, он и вовсе присвистнул.
Стол был также накрыт на три персоны, коих ожидали три табурета. Быстренько обежав глазами комнату, Буридан обнаружил в одном из ее углов двух своих спутников, по-прежнему связанных и с повязками на глазах. Он поспешил избавить их от пут и повязок. Двое узников скинули маски, и в бледно свете темницы появилось меланхоличное лицо Филиппа д’Онэ и раскрасневшаяся физиономия его брата.
– Дьявол меня побери! – воскликнул Готье, потянувшись. – Ну и где же мы?
– Кто ж его знает? – хмыкнул Буридан.
– На полпути к смерти, – заключил Филипп.
Все трое вздрогнули. Было очевидно, что чем бы ни оказалось место, где они очутились, покинут они его лишь тогда, когда настанет время отправляться на казнь: мало того, что они подняли бунт, оказали сопротивление людям короля, оскорбили, угрожали и с оружием в руках напали на Ангеррана де Мариньи, так, вероятнее всего, еще и находились во власти королевы.
– За бунт нам грозит повешение, – сказал Филипп.
– А за оказание сопротивления страже – топор палача, – уточнил Буридан.
– И еще за угрозы первому министру – отсечение рук, – добавил Готье.
– Таким образом, королеве ничего не остается! – рассмеявшись, подвел итог Буридан.
Филипп побледнел: стоило кому-то упомянуть при нем Маргариту, как он ощущал болезненный укол в сердце.
– Ха! – осклабился Готье, хлопнув себя по ляжке. – Уж если мы находимся на полпути к смерти, как ты полагаешь, Филипп, следует признать, что ведут нас к ней через вполне пристойные пиршества. От голода мы не точно умрем… впрочем, не умрем и от жажды, – добавил он, взвесив на руке корзину. – Разрази меня гром! Почему бы нам не отужинать? Возможно, завтра, как говорил некий Леонидас, о котором мне как-то рассказывали, завтракать нам придется уже в гостях у Плутона
[39].
На этом все трое уселись за стол.
Буридан, у которого, несмотря на всю печаль его мыслей, прорезался аппетит (как-никак, с утра у нашего героя во рту не было и маковой росинки), ел за двоих и пил за троих.
