– Почему? В одежде особо-то и не уснешь…
– Потому, что Буридан вознамерился умереть.
– Умереть? Без нас? Как это?
– А так! Он принял яд.
Готье, мгновенно протрезвев, так и застыл с открытым ртом у кушетки, на которую затем, как и советовал брат, бросился не раздеваясь.
В голове у Филиппа крутилось:
«Буридан не оставил нам нашей доли. Это плохо. Хотя, быть может, он решил, что на троих там не хватит».
Буридан же, насвистывая некий военный и радостный марш, думал:
«А стоит ли мне раздеваться? Через час, максимум через два, яд подействует, и я отправлюсь ad patres
[41], как говорит его ученое преподобие доктор Шелье. А если то был не яд?.. Что ж, тогда – тем хуже для меня… В конце концов, смерть через повешение, возможно, и не намного страшнее, чем смерть от яда… Как бы то ни было, яд этой ночью или же веревка, либо топор палача спустя двое-трое суток – и прощай, моя столь прекрасная бедняжка Миртиль, прощай, жизнь!»
– Буридан, тебя что, в сон клонит? – спокойным голосом спросил Филипп, с острой тревогой посмотрев на покачнувшегося вдруг товарища.
– Похоже, да, – отвечал Буридан. – Спокойной ночи, дорогой друг.
– Спокойной ночи, милейший Буридан, спокойной ночи, – произнес Филипп мягко.
В этот момент было уже далеко за полночь.
Но трое друзей того и не ведали, так как никакие внешние шумы в их темницу не проникали.
Готье испустил хриплый вздох, более похожий на мычание.
– Что с тобой, черт возьми? – спросил Буридан.
– А то, что спать жутко хочется, – отвечал Готье, повалившись на кушетку и зарывшись лицом в подушку, дабы приглушить рыдания.
* * *
Внезапно раздался шум поспешных шагов, и в следующее же мгновение трое друзей были на ногах, друг рядом с другом.
Секундою позже до них донесся чей-то душераздирающий вопль.
– Ох! – проворчал Готье. – Да это не тюрьма, а самый настоящий ад!
Шум шагов, вперемежку с шумом голосов, приближался. Видимо, за ними уже шли.
– Да уж, самый настоящий ад! – мрачным голосом проговорил Филипп.
– Но это не тюрьма, – пробормотал Буридан. – О!.. Я, кажется, понял! Знаю!
– Что? – пробурчал Готье.
– Что ты понял? – вздрогнул Филипп.
– Мы в подвале Нельской башни!..
Филипп опустился на табурет. Готье что есть силы врезал кулаком по столу. Буридан побледнел от мысли, что его догадка может оказаться верной…
И вдруг дверь распахнулась.
На пороге – охваченная ужасом, с растрепанными волосами и блуждающим взглядом – возникла женщина.
Буридан разразился ужасным хохотом. Филипп покачнулся и смертельно побледнел под своей маской. Готье потянулся за отсутствующим кинжалом.
И все трое, разом содрогнувшись, выдохнули:
– Маргарита Бургундская!..
XXXII. Призраки Нельской башни
Через несколько минут, благодаря ночной свежести и хлопотам Ланселота Бигорна, Мабель пришла в себя.
– Кровью Христовой клянусь, – ворчал Ланселот, – я бы вам не сказал, что вашего сына зовут Жан Буридан, если б знал, что это имя едва вас не убьет. Клянусь дьяволом, однако же это имя столь достойного юноши, что вы еще будете им гордиться!..
– Ты уверен? – прохрипела Мабель. – Точно уверен? О! Если у тебя человеческое сердце, не лги мне, не обманывай меня!
– В чем вы хотите, чтобы я был уверен? Что до того, солгал ли я вам, то даже если меня выпотрошат, живьем сварят на площади Свиного рынка, как если бы я сам был свиньей…
– Ты уверен, что это он?.. Что это Буридан… мой сын? Да!.. Да!.. Ты в этом уверен! – добавила она, даже не дожидаясь ответа. – Если бы я могла догадаться сама! Эта странная симпатия, которую я к нему испытывала в тот самый час, когда готовила его смерть…
– Его смерть!.. – оторопело пробормотал Бигорн.
– И то, что он сказал мне! Что его зовут Жан!.. Рожден от неизвестных родителей… О, ну зачем он сказал мне, что родился в Бетюне!..
Мабель ломала руки в отчаянии.
– Полночь! – встрепенулась она. – Уже пробило полночь!.. Ведь ночной сторож прокричал полночь?.. Как знать? Пойдем же, пойдем, пойдем! К переправе!… Может, еще не поздно!..
Она схватила Бигорна за руку и неистово потащила за собой.
Но, сделав пару шагов, остановилась, задыхаясь.
Она бормотала:
– Я скоро умру… чувствую, что умираю… Умереть, не имея возможности его спасти!.. Нет, стало быть, Бога на небесах!.. Неси меня, Ланселот! Если ты знал свою мать, если любил кого-то, именем твоей матери или этой любовью, неси меня, так как ноги меня не слушаются!
Ланселот Бигорн взял Мабель на руки и приподнял.
– В какую сторону нужно идти? – спросил он. – Клянусь Богом! Объясните как следует, или я буду столь же мало способен вам помочь, как Гийом Бурраск, когда он выпил то, что называет своей нормой, то есть шесть жбанов…
– Неси меня к реке! Скорее, о, скорее!
– К реке так к реке! – промолвил Бигорн, устремившись вперед.
На берегу Сены Ланселот остановился и, тяжело дыша, спросил:
– Куда дальше?
Мабель позволила опустить себя на землю и пошла сама. Постепенно к ней возвращались силы. Вскоре женщина уже двигалась так быстро, что Бигорн едва поспевал за ней.
Внезапно Мабель остановилась, судорожно приложив руки к лицу.
– Я больше не вижу! – прошептала она. – Я больше не знаю!.. Ланселот! Ланселот!
– Я здесь!..
– Веди меня! Возьми меня за руку! О! Если в твоем сердце есть ко мне жалость, веди меня скорее!..
И, не дожидаясь той помощи, которую она только что просила, Мабель зашагала дальше.
– Но именем святых! – проворчал Бигорн. – Куда мы направляемся?
– Куда мы направляемся? Так ты еще не понял? Туда, где держат моего сына! Туда, где эта проклятая женщина собирается дать ему яд! Туда, где он умрет, если мать не спасет его! В Нельскую башню!
– В Нельскую башню!.. – пробормотал Бигорн, вздрогнув. – Говорил же я, что эта проклятая башня принесет ему несчастье, но он не пожелал меня слушать. А прислушался бы ко мне – был бы сейчас цел и невредим, имея столько золота, что ему не страшны бы были ни патрули, ни лучники. Но ничего не поделаешь: молодежь в наши дни питает мало почтения к тем, кто может дать хороший совет…
Предаваясь таким пространным рассуждениям, Ланселот привел Мабель в одно известное ему место на берегу, усадил ее в лодку, запрыгнул туда сам и принялся яростно грести.
