– Кто это? – прохрипел король, выходя из себя. – Говори, колдунья, и я дарую тебе пощаду.
– Поищи! – отвечала Мабель.
Долгое молчание последовало за этими словами. Свет факелов, проникающий в глубь камеры, обрисовывал силуэт закованной в цепи колдуньи. Король вдруг услышал грохот этих цепей и вздрогнул – Мабель поменяла позу.
– Почему ты хотела меня убить? – переведя дыхание спросил Людовик. – Кто попросил тебя навести на меня порчу? Скажи мне хотя бы это.
– Сир король, – медленно сказала Мабель, снимая маску, – я не хотела твоей смерти. Никакой порчи на тебя я не наводила. Посмотри на меня, сир. Подойди ближе, не бойся. Видишь мои черты?
– Вижу. И даже если проживу сто лет, их не забуду.
Мабель вновь одела маску.
– Так вот, – сказала она, – ты видел черты женщины, которая не желает тебе никакого зла. Или ты прочел на моем лице какие-нибудь злые чувства?
– Нет, клянусь Господом! И не такой я представлял себе колдунью!
– Тогда заканчивай меня расспрашивать, так как мне нечего тебе сообщить; ничего из того, в чем меня обвиняют, я не совершала.
Некоторое время король хранил молчание. Затем с какой-то робостью спросил:
– Женщина, я не знаю, почему, но твой голос, твое лицо, твои слова меня тронули. Мне кажется, ты невиновна. Я даже в этом уверен. Но ты приговорена к смертной казни. Готова ли ты назвать мне имя изменницы?
Мабель опустила голову.
«Мать Миртиль, – подумала она с отчаянной горечью. – Вчера, когда я этого не знала, я бы прокричала ее имя с превеликим удовольствием. Теперь же, Маргарита, я знаю! Я знаю, что Миртиль – твоя дочь!»
– Ну как, – произнес Людовик, – будешь говорить?
– Нет! – отвечала Мабель голосом столь твердым, что король понял: любые обещания или угрозы будут в равной степени напрасными.
Он бросил на колдунью последний взгляд и вышел из камеры.
– Ну что, сир? – бросился к королю Валуа. – Теперь вы убедились, что колдунья находится под надежной охраной, должным образом закована в цепи, и что никто, даже сам дьявол, ее хозяин, не сможет избавить ее от наказания?
Король не ответил и поспешил к лестнице. Оказавшись наверху, во дворе Тампля, под звездным небом, он издал долгий вздох и лишь тогда произнес:
– Да, охраняют ее хорошо. Вот уж действительно странная женщина! Должен признать, что ее лицо произвело на меня сильное впечатление, которое я даже не могу толком объяснить…
– Так вы его видели, сир?
– Она на мгновение сняла маску. Никогда я не забуду эти ослепительной красоты черты, молодые, но в то же время увядшие, и эти глубокие морщины, вызванные, должно быть, сильнейшими страданиями.
– Она так прекрасна? – спросил Валуа с безразличием.
– Я бы сказал, что она обладает восхитительной красотой, с которой, на мой взгляд, может сравниться разве что красота королевы…
– Теперь уже и я хочу взглянуть на ее лицо, хотя прежде такого желания у меня отчего-то не возникало. Но, какой бы красавицей она ни была, меньшей колдуньей это ее не делает. Приговор вынесен, и уже завтра, возможно, будет приведен в исполнение, то есть, за те оскорбления, которые она, должно быть, произносила, ей вырвут язык, за изготовление колдовских фигурок отрубят правое запястье, и, наконец, саму ее сожгут на костре, чтобы пусть и не душа, которой у нее нет, но хотя бы тело очистилось.
Король выслушал эти слова с опущенной головой.
– Так ты говоришь, Валуа, ее сожгут уже завтра? – спросил он, ненадолго задумавшись.
– Да, сир, завтра.
Король вдруг поднял голову и сказал:
– Так вот, Валуа, я хочу, чтобы казнь была отложена!
– Сир!..
– Говорю же: я не хочу, чтобы эта женщина умерла завтра. Такова моя воля. Когда время придет, я отдам приказ.
– Но почему, сир? Только подумайте: все уже готово и…
– Ты не слышал, что она сказала, Валуа? Так вот, я хочу, чтобы она заговорила, понимаешь? Хочу, чтобы она сказала, кто та женщина, которая у меня в Лувре предает своего короля!.. И для этого я хочу еще раз лично допросить эту колдунью.
– Так мне ждать вашего нового визита, сир?
– Нет, на сей раз я хочу, чтобы колдунью доставили в Лувр. Эти камеры слишком темные, да и спускаться мне туда больше не хочется, так что, мой дорогой Валуа, будь готов.
– И когда это случится, сир?
– Я дам тебе знать.
Король вскочил в седло и, в сопровождении эскорта, вернулся в Лувр. Когда он оказался один в своей спальне, то опустился в большое кресло, обхватил голову руками и прошептал:
– Слова этой колдуньи поразили меня в самое сердце. Здесь, в Лувре, есть женщина, которая мне изменяет!.. Женщина! И как же она мне изменяет?.. И кто эта женщина? О! Я хочу это знать, и я это узнаю!
Он с силой стукнул молоточком по столу. Появился слуга.
– Ступай в покои королевы и осведомись о ее здоровье, – сказал Людовик.
Четверть часа спустя слуга вернулся и промолвил:
– Королева, при которой пребывают принцессы Бланка и Жанна, крепко спит; жар ее оставил, и все идет к тому, что уже завтра она будет совершенно здорова.
Король поблагодарил его кивком головы. Слуга исчез.
– Откуда, – пробормотал Людовик, – эта тревога, что сжимает мне сердце? Королева выздоровела, так почему же это меня не радует?..
И более глухо он прошептал:
– Кто же эта женщина, которая мне изменяет?.. И что это за измена?
XXXIX. Особняк д’Онэ
Мы возвращаем читателя на улицу Фруадмантель, в тот старый, заброшенный, полуразрушенный дом, что соседствовал с королевским зверинцем, а некогда принадлежал благородному семейству д’Онэ, которое во времена былые занимало при французском дворе почетное место.
Что за бедствие обрушилось на этот дом и эту семью? С достоверной точностью этого мы вам сказать не можем.
Кто знает, возможно, в какой-то момент между Ангерраном де Мариньи и Тьерри д’Онэ, отцом Филиппа и Готье, случилось некое ужасное соперничество? Быть может, некая любовная драма? Или же, что более вероятно, Мариньи не понравилось то, что сеньор д’Онэ мало-помалу начинал оказывать все большее и большее влияние на Филиппа Красивого? Этим можно было бы объяснить убийство самого Тьерри, но не его жены.
Мы не будем пока – дабы возобновить когда-нибудь этот поиск – пытаться пролить свет на эту тайну и довольствуемся одной лишь констатацией фактов, для чего нам только и нужно, что выслушать Филиппа д’Онэ.
Этот достойный и благородный молодой человек обладал душой гораздо более деликатной и утонченной, чем души большинства его современников. Его любовь к королеве Маргарите, несомненно, стала величайшим несчастьем в его жизни. Наделенный блестящими качествами, чистым сердцем и великодушными помыслами, он мог бы претендовать на великолепное будущее, но любовь все убила.
